Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский

Поход на Кавказ был удачным, хан добычей остался доволен. С той поры Дмитрий и почувствовал, что Андрей норовит вырвать у него власть великокняжескую. Особенно влиял он на князей Федора Ярославского и Глеба Ростовского. Эвон, те даже великого князя в известность не поставили, что Михаила, зятя Федора, и Глеба, сына князя Ростовского, в подмогу татарам на болгар посылали.

И было то в лето, когда Дмитрий намеревался укрепить Ладогу и Копорье от свеев и рыцарей…

С новгородских стен доносились окрики дозорных. Бодрствовала стража в Новгороде. Бодрствовала стража в Переяславле-Залесском и Твери, в Ярославле и Ростове, в Москве и во Владимире, не дремлют сторожа по всей Руси… Но что могут поделать дружины удельных князей, если нагрянет Орда силой несметной? Подобно огромному неводу, ее крылья охватят всю русскую землю с ее городами и селами, и нет от этой силы пощады!

Потер Дмитрий виски. Прилег на лавку. На душе тревожно. Повсюду засилье ордынское. Тяжким грузом давит оно. Будет ли от него спасение? Князь снова сел, ноги коснулись шкуры распластанного на полу медведя; подумал: «Что, как этого медведя, легшего под ноги, так и Русь удельную свалили ордынцы, и когда теперь воспрянет она? А что очнется да поднимется, еще отец, Александр Невский, предвидел. Но когда это случится, если даже они, сыновья Невского, родные братья, в миру не живут?»

Вновь прилег, коснулся щекой подушки. Долго ворочался на широкой лавке. Вздохнул:

- Ох, Андрей, Андрей, неугомонен ты и корыстолюбив, так и норовишь умоститься на великое княжение. А так ли уж сладко оно?

Неожиданно Дмитрий поймал себя на мысли, что он не любит новгородцев, страшится их своевольства, непредсказуемости. А еще боярской и купеческой спеси. Никогда не ведаешь, с какой стороны к люду новгородскому подступиться. Будто добра ему желаешь, ан ударит в набат, и сбегутся с криками на вечевую площадь, толпами валят к Святой Софии, злобятся.

А то вдруг драку затеют. Начнут на вече, закончат на мосту волховском, с кровавыми увечьями. Бьются конец на конец, сторона на сторону, пока архиепископ не явится и не уймет побоище.

Утихнут, водой волховской кровь смоют и разойдутся, гадая, отчего бойню затеяли.

Утро началось с приходом в старые, еще дедом князя Дмитрия Ярославом срубленные, палаты посадника Семена. Разрумянившийся с мороза боярин, скинув в сенях шубу и шапку на руки дворовой девке, хихикнул:

- Хороша Малаша, да не наша.

И, ущипнув девку, боком прошел в хоромы. Навстречу ему уже торопился князь Дмитрий. Нюхом учуял, неспроста посадник заявился.

- Здрав будь, княже, - слегка поклонился посадник.

- Ужели дела какие в этакую рань подняли тебя, боярин?

- Аль у посадника забот мало, княже? Эвон, с Орды начала хиреть казна Великого Новгорода. В лето кануло прошлое, когда процветала.

- В те годы и Киев стольным городом был.

- Да уж вестимо.

- Так ты, боярин Семен, может, какими вестями порадуешь? Чем живет Новгород ноне?

- Слухами, князь Дмитрий. Весть дошла до меня, Довмонт Псковский на Ладоге уже дань нашу собирает. Покуда ты, князь, в Новгороде сидишь, Довмонт лопарей потрясет.

- Новгородцы делят шкуру неубитого медведя. - Князь нахмурился. - А Копорье от нас не уйдет. Кто тебя, посадник, теми слухами наделил?

- На той седмице из Ладоги ушкуйники воротились, они и сказывали.

- Ушкуйники - народец гулящий, они переврут и дорого за то не возьмут.

- Где облыжное, а где истина. На всякий роток не накинешь платок.

- Истинно, посадник. А Довмонт мной наряжен… новгородцам передай, вскорости я с дружиной отъеду Копорье. Вот только гонца из Переяславля-Залесского дождусь.

Посадник кивнул согласно. Однако Дмитрий видел, мнется боярин, чего-то недоговаривает. Наконец казал:

- А не взять ли тебе, княже, оружного люда? Дмитрий усмехнулся:

- Для какой надобности? Аль я с дружиной бессилен?

Посадник почесал бороду:

- Негоже, княже. Новгород к тебе с доверием, оттого и позвал. С новгородцами надежней. Поди, сам ведаешь, лопари по лесам разбредутся, ищи их. А недоимки за ними изрядные.

- Не впервой, справимся, - потер лоб Дмитрий. Он сразу сообразил, к чему гнет посадник. Опасается, как бы мимо Новгорода дань не ушла, вот и намерился глаз свой к нему приставить.

Боярин Семен поднялся, сказал с поклоном:

- Прощай, княже, пойду ужо. И вышел степенно.

Знал себе цену посадник, не одно лето выкрикивает его новгородцы. Он и голова городу, он и воевода, а ним ополчение. Рать у Новгорода не такая уж многочисленная, ратников город нанимает, а коли потребуется и воинство созвать, ополченцев скликают. Каждый конец свой полк выставляет, со своим кончанским старостой.

Таким Господин Великий Новгород и страшен недругам, таким он сажал в Киеве и Владимира, крестившего Русь, и Ярослава Мудрого…

Какой же он для него, князя Дмитрия? Видать, не слишком доверяют. Однако не бывать тому, чтобы в Копорье новгородцы себя господами зрили. Недоимки, кои он с лопарей соберет, частью в Переяславль-Залесский увезет.

По морозу созрела рябина, и ее ягоды каплями крови алели на снегу. И было в этом что-то тревожное, настораживающее…

Ударил вечевой колокол, медный, многопудовый, и в студеный день он гулко отозвался во всем Новгороде, перекинулся за его стены и покатился по всему многоверстному посаду с его монастырями и деревеньками.

И тотчас захлопали двери изб и домишек, хором и теремов. Выскакивали люди, одевались на ходу, спешили со всех концов на площадь, что у Детинца.

Переговаривались:

- Почто скликают?

- Кто ведает.

- Подь разберись.

- Новгород недруга учуял, вона и великого князя позвал.

- Так ли уж недруга, аль колокол тревогу вещал?

- А ить верно, тревогу всполохами бьют. Стало быть, есть о чем говорить.

- Послушаем…

Удары вечевого колокола Дмитрия не удивили: знал, по какому поводу горожан созывают. Оделся неторопливо и вместе с воеводой вышел из Детинца. На площади гул, народ толпится. Кто во что одет: в армяки и сермяги, в полушубки дубленые и кожухи. Мастеровые даже кожаные фартуки не скинули, так и явились на вече. Тут же вертелись и те мужики, которые драки любили начинать.

У самого помоста теснились бояре и купцы именитые. На этих шубы теплые, шапки высокие, соболиные. Расступились, пропустили князя.

Кто-то из толпы запоздало выкрикнул:

- Кому неймется в колокол бить?

- В дурь попёрло!

- Ахти, матушки!

Появились всадник с тысяцким, пробрались сквозь толпу, взошли на помост.

Важно вышагивая, опираясь на посох, пришел архиепископ Киприян. Поверх рясы шуба, голову скуфейка монашеская прикрывает. Поверх шубы крест массивный, серебряный. На помосте все осенили себя крестным знамением, поклонились на четыре стороны, поворотились к Параскеве Пятнице, и посадник Семен начал: