Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский

- Я ль перечу, князь Иван? Нам с князем Даниилом не враждовать, нам бы выстоять перед алканием князя Андрея.

Стояли жаркие дни. С безоблачного неба знойно палило солнце, степь выгорела, а все живое затаилось, не подавая признаков жизни. Даже не верилось, что скоро и листопаду время. Так бывает разве что в июле-страднике либо в августе-густаре.

Старались передвигаться больше ночами, вдоль древних рек Итиля - Волги, Танаиса - Дона, их больших и малых притоков.

Едва горячее солнце начинало доставать землю, гридни стреноживали коней в какой-нибудь впадине, располагались на отдых. Великому князю разбивали шатер, и он, молчавший всю обратную дорогу, уединялся, хмурый и чужой для всех…

Было отчего задуматься великому князю. Псом побитым возвращался Андрей Александрович домой. Богатыми подарками наделил он ханских вельмож и, уверенный в ханской милости, предстал перед его очами. Но хан был грозен, он спросил:

- Дал ли я тебе, конязь Андрей, ярлык на великое княжение?

- Я ль не твой верный холоп, могучий хан?

- Ты не ответил, конязь, получил ли от меня грамоту?

- Я ль не обласкан тобою, великий и могучий хан?

Князь Андрей на коленях пополз к ханскому возвышению.

- Ужели в чем виновен я?

Тохта поднял руку, и могучие богатуры схватили русского князя за плечи, готовые привести в исполнение ханский приговор. Но Тохта повременил. Он сказал:

- Я поставил тебя, конязь, старшим над всеми конязями, чтобы выход, какой платят мне урусы, множился! Ты должен помогать баскакам собирать ясак. Так ли? Но ты забыл это и затеваешь свару с братом своим Даниилом. К чему? Разве это нужно Орде? Я знаю, ты станешь просить у меня воинов, чтобы власть твоя усилилась. Но ты их не получишь, и знай, конязь Андрей, если урусы поступят с моими баскаками так, как они повели себя с мурзой Четой, то я посажу на великий стол другого конязя.

Тохта не пожелал слушать оправдания князя Андрея. Под смех царевичей и тмурз, окружавших ханский престол, князя Андрея вышвырнули из дворца. Очутившись за оградой, он покачнулся, в глазах у него потемнело, и разум померк. Великого князя подхватили у ворот гридни, принесли в караван-сарай, стянули рубаху и сапоги, поминутно прикладывали ко лбу и груди тряпицы, смоченные холодной водой, пока сознание не вернулось к нему.

А поутру еще один позор пришлось испытать князю Андрею. Явился мурза Чета, остановился у дверей каморы и голосом, не терпящим возражений, изрек:

- Конязь Андрей, могучий и великий хан всех монголов велел тебе возвращаться на Русь. Но ты оставишь в Сарае десять гридней. Такова воля великого и могучего хана Тохты…

Мог ли он воспротивиться повелению хана?

Случившееся в Сарае не прошло бесследно: князь Андрей почувствовал боль в груди. Сердце словно опрокидывалось и замирало, напоминая Андрею Александровичу трепыхание раненой птицы. Мысль, что Тохта отберет у него ярлык на великое княжение, омрачала даже предстоящую встречу с Анастасией. Князь Андрей злобствовал и на тверича, и на брата Даниила. Тверской князь давно уже мнит себя великим, а Даниил его руку держит.

Подъезжая к Владимиру, Андрей Александрович решил: пойдет войной и на Михаила и на Даниила, а с собой позовет князей Федора Ростиславича Ярославского и Константина Борисовича Ростовского и Угличского. Они его сторону держат. Он, князь Андрей, силой овладеет Переяславлем…

Сумеречные тени просачивались в горницу. Гасли последние солнечные блики, падавшие через высоко прорезанные узкие оконца, взятые в кованые решетки. И тишина, будто вымерли хоромы великого князя.

Но вот издалека, из гридницы, донеслись голоса и смолкли. Скрипнули половицы. Анастасия вздрогнула, решив, что это направляется к ней князь Андрей. Но то холопка внесла свечу.

- Погаси, - промолвила княгиня.

Задув свечу, холопка удалилась. Густеющая темнота скрадывала бледное, грустное лицо Анастасии. Видит Бог, как ждала она возвращения великого князя из Орды. Не его, Андрея Александровича, а Любомира. А великий князь вернулся, оставив половину сопровождавших его гридней у хана, а с ними и Любомира. И никто не ответил ей, княгине, долго ли им суждено прожить там и на что обречены гридни в Орде…

В сумерках и в тишине Анастасия вспоминала те - теперь уже далекие - дни, когда уединялись они с Любомиром и за городом, в лесу, гридин принадлежал только ей. И как трудно было им таить любовь, оказавшись среди людей.

Княгиня больше всего страшилась потерять Любомира и потому не могла простить князю Андрею, что гридин в Сарае. Может, князь сделал это с умыслом, догадался, кем был для нее Любомир?

Исчезли в горнице последние блики, и стало совсем темно. На стенах детинца перекликались дозорные, а Анастасия оставалась наедине со своими думами.

Вспоминала, как Любомир подводил ей коня, придерживал стремя, а на поляне снимал ее и легко нес на руках… Добрые и ласковые глаза Любомира она, княгиня, запомнила навсегда. Разве когда-нибудь смотрел на нее так князь Андрей?

К полуночи сон сморил Анастасию, и привиделся ей Любомир. Его большие и сильные руки лежали на ее плечах. Княгиня чувствовала их тяжесть. Гридин спрашивал: «Княгинюшка, любовь моя, ужели судьба разлучила нас навсегда?»

Анастасия хотела закричать: «Нет!», - но голос пропал, а слезы застлали глаза. Она пробудилась и почувствовала, что плакала по-настоящему, лицо было мокрым. Вытерлась ладонью. Спать расхотелось. Как наяву Любомир перед ней. Анастасия гадала: к чему он так говорил ей? Неужели им не суждено больше встретиться? И Анастасия молила Бога, чтобы сон не сбылся: ведь накануне отъезда она так и не улучила мгновения поведать Любомиру об их ребенке.

Весной, когда оглушительно затрещал лед на Оке, на крутой берег высыпала вся Рязань - посмотреть, как змеятся трещины по синей глади и оживает река, лезет льдина на льдину, открывая темную воду.

Появился на берегу и князь Константин Романович, раздобревший, лысый, с редкой бороденкой и нависшими бровями. Постоял, поглядел и, вдохнув сырого воздуха, отправился в палаты.

Вот так всегда, из года в год. Сойдет лед, очистится река от шуги, и поплывут по Оке корабли и разные суденышки в опасный торговый путь к Волге, к Дону, а там к морям Хвалисскому и Сурожскому…

Княжество у Константина Романовича неспокойное: уперлась в южное подбрюшье Дикая степь, и редкий год обходится, чтобы не топтали Рязанщину копыта татарских коней.

Рязань для Руси что грудь: она первой принимала на себя удар степняков, печенегов и половцев. Сшибались в жесточайшей сече рязанские ратники со степняками, звенела сталь, и падали воины среди березовых перелесков и древних курганов.