Владимир Шигин - Дело «Памяти Азова»

Согласно плану, восстание должно было начаться в 23 часа 19 июля по условному сигналу: три пушечных выстрела, либо, если сигналов не последует, то просто в установленное время. Мятежники должны были захватить оружие, обезвредить офицеров, а потом поднять на восстание весь гарнизон и флот. Провоцируя немедленное восстание, кто–то пустил слух о том, что флот уже восстал и что к 12 часам ночи флот будет у Кронштадта в распоряжении восставших. Впоследствии эсдеки обвинили в распространении этого слуха эсеров, а те, в свою очередь, эсдеков. На самом деле пустить слух могли и те и другие, так как обман наивных солдат и матросов в начале восстания был старым и испытанным средством поднятия боевого духа и решительности.

Поразительно, что пустив слух о приближении к Кронштадту революционного флота, руководители мятежа затем сами в него поверили! Фантазии их не было предела. Они уже составляли указания, что флот двинется в Невскую губу и начнет обстрел столицы и окружавший ее фортов.

Обстрел флотом Петербурга должен был вызвать выступление рабочих, после чего предполагалось уже захватить и сам Петербург. При этом составленный план даже не предполагал, что противная сторона будет хоть как–то противодействовать.

Матросы 1–й дивизии должны были поднять на выступление солдат Енисейского пехотного полка. К этому времени на гауптвахте полка сидело уже четыре сотни арестованных матросов — авангард будущего мятежа.

Позднее будут писать, что все они были бойцами революции. На самом же деле это были заурядные нарушители воинской дисциплины: пьяницы, самовольщики, воры, хулиганьe, т.е. откровенный местный люмпен, отбывавший срок за свои прегрешения перед законом и моралью. На эту шпану был расчет особый. Как «испытанные враги царизма», пьяницы и хулиганы должны были напасть на караул, обезоружить его, а потом уже силой кулаков и оружия выгнать солдат Енисейского полка на улицы захватывать арсенал и оружейные склады, громить почту, телеграф и полицейские участки, грабить банк и попавшиеся по дороге лавки.

Матросы 2–й дивизии во главе с матросом Егоровым должны были высадить десант на кронштадтские форты и захватить их.

Членов повстанческого комитета раздражало, что на стоявшие в гавани корабли — крейсер «Громовой», броненосец «Император Александр II» и учебный корабль «Океан» — у них не было никакого влияния. Но они утешали себя тем, что корабельные матросы и сами к ним примкнут, когда увидят, что повстанцы берут верх.

Но сохранить в тайне подготовку к мятежу все же не удалось. Было ли это целенаправленное предательство или кто–то просто проболтался, в точности не известно, но факт остается фактом.

11 июня 1906 года министр внутренних дел Столыпин обратился к морскому министру адмиралу Бирилеву с письмом: «В Министерстве внутренних дел… получены сведения, в среде матросов Кронштадтского порта готовится возмущение и матросы ведут переговоры с сухопутными нижними чинами относительно присоединения их к бунтовщикам, но в среде последних замысел этот мало встречает сочувствия: со стороны же рабочих ожидается полное присоединение к восставшим».

15 июня 1906 года Столыпин прислал еще одну записку адмиралу Бирилеву. Морской министр дал «соответствующие указания и приказания».

Предупредительные распоряжения были даны коменданту крепости и командирам частей. Еще накануне 19 июля была приведена в боевую готовность и полиция. Однако, как это обычно бывает, большинство начальников ограничилось лишь формальными мероприятиями и бодрыми докладами наверх.

С момента окончания первого мятежа в Кронштадте командование находилось в весьма нервном состоянии, видя в каждом заурядном происшествии начало нового бунта. Из заявления главного командира Кронштадта вице–адмирала К. П. Никонова: «2 апреля с.г. на Павловской ул. произошла самая обыкновенная драка между несколькими матросами из–за проституток, которая, тем не менее была принята комендантом крепости за безусловный бунт».

Любопытно, что самую точную информацию о времени начала мятежа дала властям именно хозяйка публичного дома «Золотой корабль», что располагался на улице Нарвской. Рано утром к ней забежали два матроса и предупредили, что в 19 июля будет бунт, и матросы придут брать ее девочек даром. Испуганная бандерша тут же позвонила кронштадтскому полицмейстеру Садовскому. Тот обещал помочь…

Мятеж начался 24 часа, в установленный срок. Оговоримся сразу, что из всех военных мятежей, этот был самым организованным и подготовленным, а потому и самым опасным. Почти одновременно выступили минеры, саперы, солдаты электроминной роты и матросы двух флотских дивизий. Но затем, как следовало ожидать, эсдеки и эсеры начали тянуть одеяло на себя.

Историк партии эсеров М. И. Леонов пишет: «О восстании в Свеаборге в Кронштадте узнали из утренних газет 18 июля. В середине дня пришла телеграмма из Гельсингфорса „Отец болен, нужны деньги“, означавшая, что восставший флот якобы идет к Кронштадту. По предварительному договору, о чем речь шла выше, это должна была быть третья условленная телеграмма. Эсеры много и оживленно дебатировали, кто и почему нарушил уговор? Высказывались мнения о случайности, о провокации. Не остались в стороне и исследователи. Что произошло на самом деле, пока не ясно.

Поздно вечером 18 июля на квартире Ю. Зубилевич состоялось экстренное собрание, на которое пришли представители только от некоторых частей. Договорились отложить решение до утра, а пока срочно собирать силы. В 8 часов утра 19 июля на той же квартире началось „огромное собрание“ представителей частей, приезжих. Присутствовали и совершенно неизвестные. Ф. М. Онипко ратовал за восстание. С. Ф. Михалевич доложил, что он нашел–таки ЦК РСДРП, где ему обещали — в случае восстания — поддержку социал–демократов Кронштадта, до последнего времени противников активных выступлений. Правда, 8–9 июля почти вся кронштадтская военная организация РСДРП была арестована. Восстание назначили на 11 часов вечера 19 июля.

Хотя на собрании сообщали самые благоприятные вести, не все у революционеров обстояло ладно. Енисейский полк, на который так надеялись, уже не хотел восставать, колебались артиллеристы, не были доставлены револьверы, бомбы, гранаты; до последнего часа корректировался план действий. Основная масса восставших — матросы — осталась без оружия.

Безумно храбрые люди выступили, как и намечали, в 23 часа. Матросы, по давней традиции, перед боем переоделись во все чистое. Восстание с первых минут пошло не по плану, раздробилось; изолированно действовали несколько отрядов, во главе которых шли эсеры Недотрогин, Т. Герасимов, Н. Егоров, Н. Светлов. С моряками 1–й дивизии шли Онипко и Зубилевич».