Alexandrov_G - Дверь в стене

В создавшихся "исторических условиях" Хо решил начать строительство партии не в самом Индокитае. С одной стороны там уже шебуршились конкуренты, а с другой там же имелись суровые колониальные власти, с лёгкостью необыкновенной рубившие гильотиной тонкие вьетнамские шеи, начинать же строительство вьетнамской партии в Москве или Нью-Йорке было попросту смешно и Хо нашёл географический компромисс - партия должна была быть создана не во Вьетнаме, но при этом ко Вьетнаму как можно ближе, а именно в Южном Китае.

С точки зрения дальнейшей карьеры Хо это решение оказалось судьбоносным. Он, что называется, "угадал".

Ну, а пока (он ведь всё ещё находился в Москве) Хо принялся "бомбить" все инстанции подряд, предлагая свои услуги по работе в Китае. Довольно долго на его инициативы не откликались и не в последнюю очередь потому, что Советская Россия начала 20-х была государством откровенно бедным, а новоявленный партстроитель в письмах неукоснительно указывал сумму в $100, необходимую ему ежемесячно на "пропитание". "Экий ты прожорливый, - думали инстанции, - а с виду не скажешь", и, от греха, отмалчивались.

Но Хо был не только хорошим стратегом, но и неплохим тактиком и он тактику сменил. Он снял своё стодолларовое требование и заявил, что готов работать забесплатно, пусть только ему оплатят дорогу. "В один конец." "Так это же совсем другое дело, - подумала по-государственному мыслящая инстанция, которой было Дальбюро, - давно бы так." И Хо тут же вручили билет на поезд, отправляющийся с Ярославского вокзала во Владивосток.

Хо попил водички, собрал чемодан, и, прекрасно понимая, что он находится под колпаком отнюдь не одного только ГПУ, сделал хитрый вьетнамский финт, отправив письмо французскому "другу". В письме он извещал, что Коминтерн не нашёл возможности использовать его в Индокитае и он, "печали полон", возвращается в милую его сердцу Францию. Письмо ожидаемо было перехвачено Sûreté и подшито в досье, а усатые флики приготовились Патриота "принять", не подозревая, что он в это время катит где-то по сибирским просторам в противоположную Парижу сторону.

11 ноября 1924 года Хо Ши Мин на борту советского судна прибыл в Гуанчжоу, более известный миру как Кантон.

В Кантоне Хо занялся тем, чем и хотел заниматься, а именно партстроительством, используя в качестве строительного материала изобильно имевшихся в Кантоне вьетнамцев, главным образом студентов. Партия получила название Революционная Молодёжная Лига, Тань Ниен Ка Мань Донг Чи Хой. Но партия партией, а за оказанное доверие следовало чем-то платить и Хо платил тем, что подвизался как переводчик при Михаиле Бородине, агенте Коминтерна, прикомандированном в качестве советского советника к Чан Кай-ши. Бородин не так давал Чану советы, как занимался поставками оружия, напомню, что до 1927 года СССР тесно сотрудничал с Гоминьданом, менее понятно другое, Хо Ши Мин по прибытии в Китай умел по-китайски читать и писать, однако совершенно не мог по-китайски говорить, так что одному только Бородину известно какой там из него был переводчик, но, как бы то ни было, а Хо Ши Мин какое-то время при Бородине "состоял", причём за переводничество ему не платили, так как на хлеб насущный он зарабатывал перепродажей сигарет, а также нерегулярным писанием статей для советских газет.

Интересно то, что, находясь в Китае на нелегальном положении, Хо кантонским иностранцам, не видевшим разницы между вьетнамцем и китайцем, представлялся как Ванг (изменённое вьетнамское Вуонг), однако самим китайцам, отлично видевшим, что никакой он не Ванг, Хо скромно сообщал, что его имя Ниловский.

Так оно всё и шло.

До поры, до времени.

Пора подошла и время подоспело в 1931 году. К концу 20-х Хо в деле строительства преуспел настолько, что превратился в "проблему". В проблему государственную и государственного масштаба. Одновременно с тем, как рос он, рос и уровень решаемых им "задач", так, ему удалось решить головоломку по воссоединению двух фракций, на которые в 1929 году раскололась созданная им Революционная Молодёжная Лига. Фракции назывались Коммунистическая Партия Индокитая и Коммунистическая Партия Аннама, другими словами, ему удалось преодолеть внутрипартийные разногласия между интернационалистами и националистами. Идеи, почёрпнутые в своё время у Маркуса Гарви, дали свои плоды.

После воссоединения партия стала называться просто и со вкусом - Вьетнамская Коммунистическая Партия.

На партийную конференцию, которая состоялась в Гонконге, не были приглашены члены ещё одного претендента на роль выразителя интересов трудящихся - Индокитайской Коммунистической Лиги, но, воссоединившись, партия Нгуена Патриота позволила членам третьего лишнего беспрепятственно менять членство старое на членство новое, а людям свойственно присоединяться к тем, кто сильней, и численность новоявленной Вьетнамской Коммунистической Партии тут же выросла за счёт перебежчиков из Лиги.

Поскольку Гонконг принадлежал Англии, то англичане о конференции не могли не знать, однако вряд ли они были её инициаторами, так как от создания вьетнамской партии они получали лишь тактический выигрыш, в дестабилизации Индокитая они заинтересовоны не были, главными же выгодополучателями помимо "международного рабочего движения", что бы под этим ни понимать, были американцы и СССР. Причём СССР, который играть очень хотел, но чьи возможности были ограничены общей слабостью государства, даже предпочёл спрятаться за Коминтерном, тут же новую партию переименовавшим в Индокитайскую Коммунистическую Партию, поскольку "Вьетнамская" по мнению коминтерновских ортодоксов звучало чересчур уж националистически.

Помимо США, СССР и Британской Империи выгоду получали даже Япония и Китай. Единственными во всех смыслах проигравшими оказались французы. Причём Франция проигрывала так, что её проигрышем оплачивался выигрыш всех остальных. То, что дело пахнет керосином, французы почувствовали в начале 1930-го года, когда вспыхнул инспирированный националистами мятеж служивших в колониальных силах вьетнамских солдат. Мятеж, во время которого погибло двести человек, был французами подавлен, военно-полевому суду были подвергнуты пятьсот пятьдесят человек, из которых 80 были приговорены к гильотинированию, а 102 к пожизненному заключению. Не успели французы отдышаться, как летом того же года начались и продолжились беспорядки, организованные подхватившими выпавшее из рук националистов знамя национально-освободительной борьбы коммунистами, беспорядки были локализованы Нге Анем, то-есть родиной Нгуена Патриота. Демонстрации разгонялись французами пулемётным огнём с пролетающих на бреющем полёте самолётов, а число погибших перевалило за сотню. К весне 1931 года, согласно рапортам Сюрте, "было уничтожено" более 2000 активистов, более пятидесяти тысяч последователей и симпазантов были посажены, а Нгуену Патриоту был вынесен заочный смертный приговор.