Доминик Бартелеми - Рыцарство от древней Германии до Франции XII века

С другой стороны, разве сами авторы романов не были клириками? Да, но клириками придворными, чья готовность угождать молодым князьям и их супругам отчасти контрастировала с менторским неодобрением, с которым тогда относились к тем же дворам пожилые епископы, меньше склонные потакать мирским усладам. Церковь — не единый монолит, и, правду сказать, о жизни клириков-романистов известно очень мало. Даже облик самого гениального и плодовитого из них, Кретьена де Труа, во многом ускользает от нас. Кстати, со своей стороны Кретьен попытался ответить на скандальный миф о Тристане и Изольде встречным огнем и в итоге привести своего Персеваля к Богу (вместе со всем артуровским рыцарством, ведущим поиск Грааля).

Таким образом, в конечном счете любовь требовала большего усилия для сублимации, чем месть героев эпопеи.

Куртуазная любовь всегда требует, чтобы молодой человек заслужил любовь подруги рыцарскими подвигами. Формально она существовала только в литературе, и ее изобретение ознаменовано появлением книги английского клирика Гальфрида Монмутского «История королей Британии» в 1138 г. Это трансформация в воинском духе другого литературного изобретения, несколько более раннего, — fin'amor [утонченной любви] трубадуров, то есть их возвышенной версии любви к дамам, предполагавшей преданность, удаленность, усилие над собой и отодвигавшей удовлетворение на второй план. Тем не менее та и другая — не вымыслы в чистом виде, если их сопоставлять с поведением и взаимоотношениями мужчин и женщин в феодальные века, особенно во времена рыцарской мутации, придворных праздников и турниров либо других игр.

Посмею ли я сказать, что представление о куртуазной любви не более ложно, чем представление о родовой мести, описываемой в «жестах»? Во всяком случае, от этой мести она дальше, чем от социальной действительности. В самом деле, в «жестах» знатным девушкам и женщинам уделялось меньше места, чем в реальности. В феодальном обществе молодежь играла не доминирующую, но и не ничтожную роль.

Во всех обществах мести встречаются женщины-подстрекательницы. Подобные женщины у германцев, верно описанные или идеализированные Тацитом, требовали от детей, от мужей проливать кровь и демонстрировать мужество. В этом смысле они осуществляли то, что наша социология называет социальным контролем снизу, вынуждая мужчин держаться на той высоте, которая позволяла им господствовать. Так поступала любая подстрекательница к мести, от Электры до Коломбы, независимо от того, сознавала ли она собственное отчуждение, преувеличивая важность мужских качеств.

Многие знаменитые средневековые рассказы включают сюжеты о враждебных отношениях между двумя женщинами, борющимися меж собой. Такими в XIII в. окажутся Халльгерд и Бергтора в увлекательной, мрачной и огромной «Саге о сожженном Ньяле», то есть в более или менее воображаемом мире мести, который остается близким к миру «жест», несмотря на важное место, занимаемое в нем женщинами. Так, в хронике 1100 г., составленной Ордериком Виталием, упоминается, как мы видели, соперничество и даже взаимная ненависть Эльвизы д'Эврё и Изабеллы де Конш — последняя восседает на троне в большом зале и даже облачается в рыцарские доспехи {923} 923 См. выше. С. 214-215. , чтобы бранить вассалов мужа до самого поля боя.

В XI и XII вв. подъем княжеских дворов происходил в обществе, где система родства по женской линии в сочетании с вотчинным характером власти уже дала женщинам из класса феодалов права и заботы, каких во всех обществах мести у них не было. Действительно, эта система, прочнее связывающая супругов, в большей степени поднимала даму до уровня сеньора и поощряла наследование по прямой линии, даже когда у сеньора, феодала, после смерти не оставалось сыновей, а только дочери. Уже в обществе тысячного года фигура дамы и наследницы фьефа стала отчетливо заметной (порой из-за этого оказываясь под угрозой).

Дама могла получить настоящую власть над вассалами мужа, который возлагал на нее задачу обороны замков (как Конфолан, Тюренн), что подвергало ее всем опасностям феодальной войны и иногда навлекало на нее обвинения в адюльтере. Ее роль как хозяйки дома, бросавшаяся в глаза простым рыцарям во время придворных торжеств, могла лишь усиливаться по мере роста численности и важности дворов. Конечно, в XII в. известно мало графинь-прелюбодеек (и ни одной королевы, как бы Людовик VII ни ревновал Алиенору из-за ее кокетливого поведения в Антиохии), но все-таки Елизавета, жена Филиппа Фландрского, была застигнута на месте преступления с рыцарем Гареном де Фонтеном. Ее муж велел жестоко и позорно убить этого любовника, после чего родичи Гарена отыгрались на крестьянах Филиппа… {924} 924 Roger de Hoveden. I. P. 99. Во всем этом ничего особо куртуазного нет.

Наследница отцовского фьефа прежде всего, чтобы обойти дядю или кузенов, нуждалась в поддержке какого-нибудь князя, вассалов и прежде всего мужа, который становился ее служащим рыцарем (chevalier servant) — защитником ее прав собственности, вооруженным вассалом, выполняющим от своего имени долг помощи и службы ей как сюзерену фьефа. В истории, а еще в большей степени в фамильных легендах феодальной Франции упоминается множество рыцарей, женившихся на прекрасных наследницах благодаря доблести и в награду за службу.

А укрепление княжеской власти в XII в. создавало тенденцию к повышению роли региональных князей или короля в устройстве браков знатных наследников и наследниц. Периодические придворные празднества, пышные и блестящие, конечно, давали возможность для организации таких браков в результате переговоров и сделок — несомненно, сложных, но детали таких сделок неизвестны.

Мы располагаем кое-какими косвенными данными, чтобы представить, какие тут могли возникать напряжения и противоречия, и разобраться в них поможет литературный вымысел. Прежде всего, на таких придворных собраниях могли встречаться рыцари из соседних регионов (иногда даже отдаленных), а также рыцари и благородные девицы — на глазах у королев и знатных дам [236] Некоторое представление об этом может дать «роман» между Александром и Сордамор, описанный в первой трети «Клижеса» Кретьена де Труа. . Все происходило так, как если бы рыцари и девицы хотели упредить решения родителей и властей относительно брака, заключая соглашения, «обручаясь» друг с другом (в таком «обручении» нет религиозного элемента) и обмениваясь подарками и условными знаками, как рыцарь-паломник брал с собой перчатки подруги, согласно Ордерику Виталию {925} 925 См. выше. С. 213. . Подобное расхождение между выбором молодых и соображениями (более или менее рациональными) старших хорошо показаны в «Житии святого Арнульфа», где благородная девица пожелала отдаться рыцарю благочестивому, но слишком низкого происхождения на взгляд ее родителей {926} 926 См. выше. С. 258-259. . В том случае дело уладилось, хоть кое-кому и пришлось испытать горечь траура. Но подобные отношения (которые в литературе называются druerie) могут вылиться и в похищение, если семья возлюбленной хочет разлучить ее с другом сердца, лишить ее этого друга. И кому непонятно, что такое «похищение» имеет больше шансов на удачу, если молодая женщина — сообщница похитителя и желает, чтобы ее похитили? {927} 927 См. выше. С. 271, пример Сибиллы де Порсиан. Но ведь она отдается во власть последнего, и не следует ли ей заранее убедиться в своем влиянии на него, хотя бы проверить силу и искренность его любви? Власть куртуазной возлюбленной — несомненно, всего лишь противовес, необходимый для устранения социологического неравновесия.