Альфред Рамбо - Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Сам Салтыков ничего не предпринимал, чтобы столь возвыситься. Несколько строк из переписки Шувалова с Воронцовым наводят на мысль, что его даже пришлось упрашивать и ободрять. «Надеюсь, — пишет Шувалов, — что одного только слова Вашего Превосходительства окажется достаточным, дабы удовольствовать генерала Салтыкова» [159].

О принятом решении Фермор был уведомлен в самых лестных для него выражениях, с объяснениями, что «граф Салтыков перед вами старшинство имеет, то, натурально, ему и главную команду над всею армиею принять надлежит … Но притом Мы твердо уверены, что тем не менее службу вашу продолжать будете» [160]. Ему предложили командование 1-м корпусом, командир которого Фролов-Багреев получил другое назначение. Фермор с достоинством согласился на такое понижение в той самой армии, которую он только что возглавлял. Его благодарность была выражена в такой форме, которая может показаться уничижительной для него, но в той стране и в то время она была свойственна даже для писем великой княгини Екатерины к царице [161]:

«Всемилостивейшая Государыня. Я последний раб Вашего Величества, припадая к императорским стопам, беру смелость свидетельствовать, что высочайшей воле Вашей всегда себя подвергать, мои всеподданнейшие услуги с крайним усердием не токмо продолжать, но и генералу графу Салтыкову делом и советом по прежнему моему разумению вспомоществовать должен; и несомненно уповаю, что и оным генералом, яко моим командиром, всегда об них засвидетельствуется и апробацию его заслуживать буду» [162].

При дворе были весьма довольны таким исходом дела: Салтыкова еще никто не знал, а Фермор оставался все тем же «толко вым Фермором». Канцлер Воронцов поспешил в письме от 14 июля 1759 г. уведомить об этом самого Салтыкова:

«Зная же ревностное обоих ваших сиятельств усердие к службе, искусство и просвещение, я и не сомневаюсь, что вы охотно всевозможное старание ваше устремить изволите к достижению сего желаемого и так нужного в предводителях армии согласия, которое, будучи соединено с известным войск наших мужеством и неустрашимостью, подаст лучшую и приятнейшую надежду, что настоящая кампания буде не совсем решительно по крайней мере вовсе разорительною для короля прусского будет к особливому прославлению собственных имен ваших, армии и всего российского народа. Представляется от всей Европы Ее Императорскому Величеству, нашей всемилостивейшей государыне, совершить дело, бессмертной славы достойное, восстановлением и утверждением прочного и честного мира …» [163]

Теперь, поддержанный «делом и советом Фермора», руководимый мудростью Конференции, новый главнокомандующий, конечно же, обязан был одерживать победу за победой. Он и в самом деле стал победителем, но для этого ему потребовалось сначала освободиться от мелочной опеки из Петербурга, поостеречься советов своего подчиненного и взять в собственные руки все управление армией. Этот доселе никому не известный и с виду столь простодушный старичок, к неописуемому изумлению кёнигсбергских офицеров, оказался вдруг прирожденным полководцем.

Что касается Фермора, то он продолжал с усердием служить и под началом Салтыкова. С триумфом войдя первым в Мемель, Тильзит и Кёнигсберг, выдержав с честью так и не решенную чьей-либо победой Цорндорфскую битву и довершив при Кунерсдорфе разгром самого Фридриха II, он мог не обращать внимания на упреки в прогерманских симпатиях. Будущее готовило для него и еще одно оправдание. В то время как истинно русское правительство Елизаветы столь внимательно относилось к нему, именно Петр III, этот раболепный подражатель Фридриха, 1 апреля 1762 г. отправил Фермора в отставку, «снисходя на прошение его», как было сказано в указе нового императора [164]. Может быть, при этой смене правления, воистину подобной настоящей революции, ему и припомнили все те успехи, которых он добился над новоявленным союзником, берлинским приятелем царя.

Ни один генерал не ценил столь высоко надежные качества русского солдата-пехотинца, как Салтыков, ни один не понимал так глубоко значение нерегулярной кавалерии и не умел лучше его использовать ее. Если его предшественник помышлял лишь о том, как бы от нее избавиться, Салтыков, напротив, хотел не только увеличить число донских казаков, но и сделать пополнения за счет украинских. Никто лучше его не постиг обязанностей главнокомандующего: он не пропускал ни одного дня, чтобы лично не участвовать в рекогносцировках и не следить за донесениями разведчиков. Во время маршей его часто можно было видеть в авангарде, а в разгар баталии — в центре армии. Он обладал многими качествами выдающегося полководца. Этот простоватый старичок и «сущая курочка» оказался для Фридриха II куда более опасным противником, нежели многоопытный австрийский тактик Даун.