Альфред Рамбо - Русские и пруссаки. История Семилетней войны

«Русские намереваются осадить Глогау. Я лечу как на крыльях, чтобы опередить их, но у меня мало сил — всего 24 тыс. чел., дважды битых … Однако я не допущу сей осады и скорее стану драться, будь что будет. Таково обыкновение доблестных рыцарей и мое тоже» [232].

Как видно, он внутренне готовился к сражению, которое могло произойти в любой день. Но если Салтыков осознавал, в каком плохом состоянии находится материальная часть русской армии, и к тому же не доверял своим союзникам, то и прусский король отдавал себе отчет, насколько плохи дела у его «оборванцев». Он не препятствовал переходу русско-австрийцев через Бобер 21 сентября у Лангмеерсдорфа и тоже перешел эту реку, направляясь к Загану. Заняв там позицию, он перерезал тем самым все сообщения между Салтыковым и Дауном.

23 сентября во Фрейштадте собрался русско-австрийский военный совет, где было решено идти на Бёйтен. Но вскоре пришла депеша Дауна, предлагавшего русским возвратиться в Саксонию. Лаудон и другие австрийские генералы заявили о намерении воссоединиться со своим главнокомандующим. Салтыков отвечал им, что в таком случае он отказывается от каких-либо действий в Силезии и сразу же отступит к магазинам на Висле. Австрийцы остались. 24-го русская армия в ордере баталии выступила на Бёйтен, прикрываемая кавалерией Штофельна и Тотлебена. Лаудон ехал вместе с Салтыковым. В Бёйтене (25 сентября) намеревались переправиться через Одер, однако разведчики Штофельна заметили прусский авангард, за которым шли пехотные колонны. Таким образом, чтобы достичь Бёйтена, надо было сначала сразиться с Фридрихом II. Салтыков предпочел повернуть на север. Король писал принцу Генриху из Баунау: «Сегодня в 6 часов утра неприятельские генералы пожелали произвести рекогносцировку наших позиций. Судя по всему, сии господа все еще почитают нас достаточно сильными, поелику армия их отступила и встала лагерем у Нейзальца» [233].

Это был еще один «несомненно критический день». Может показаться удивительным, что Фридрих II не атаковал, поскольку, прижатые к Одеру и болотам, русские оказались бы тогда в худшем положении, чем при Фридланде в 1807 г.

Так прошло еще три дня. Салтыков колебался в выборе переправы: у Королата, Нейзальца или Кёльцена. Наконец он выбрал Кёльцен, и 28 сентября все прошло благополучно, хотя Тотлебен и предрекал неминуемую атаку. Возможно, маскированная завесой легкой кавалерии операция ускользнула от Фридриха, поскольку 28-го он писал барону де ла Мотт-Фуке: «Варвары все еще стоят насупротив меня, и я готовлю им знатный презент. Если все удастся, они быстро вылетят отсюда. Признаюсь откровенно, мне не терпится избавиться от них, и не ради себя, а ради страны, где они все жгут и всех убивают» [234]. Нам неизвестно, что это был за «знатный презент». 30-го утром король напал на кавалерию Тотлебена, оставленную на левом берегу для охраны тет-де-понов. Атака была отбита, и Тотлебен переправился на другой берег. «И тако, по благополучном переправлении, — говорится в реляции Салтыкова, — в виду всей неприятельской армии, да еще такой, которою командовал сам их король, сняты были понтонные мосты …», а мост на судах сожжен.

1 октября русская армия продолжала марш на Глогау. Она заняла позицию у Гросс-Оштейна и Куттлау, где ей пришлось оставаться до 22-го. Салтыков сразу же понял, что не сможет не только захватить Глогау внезапным приступом, но и вести правильную осаду крепости из-за недостачи необходимых для этого средств.

2 октября Фридрих II вошел в Глогау и в течение всего октября стоял лагерем в окрестных деревнях. Ожесточение его против неприятеля только возрастало, и он писал принцу Генриху: «Вы не можете представить себе, какие зверства совершили и совершают эти подлые русские. У нас словно оживает история Синей Бороды {63} . Никогда еще не бывало народа столь варварского, бессмысленного и зверского» [235].

Бессмысленность состояла, очевидно, в том, что ему приходилось сидеть в этой дыре — Глогау, когда было столько дел в Богемии, Саксонии и Померании. С первого же дня он не просто надеялся, а буквально вожделел отступления русских. Ведь их тяжелый обоз уже направился в Польшу и, несомненно, армия должна была последовать за ним. Мы увидим, что Салтыков весьма нелюбезно держал Фридриха в бездействии у Глогау целых пять недель — до 5 ноября!

Обе армии, основательно укрепившись, следили друг за другом. Только 5 октября, когда пруссаки попытались поставить батарею перед Шофзеном, началась перестрелка через Одер, продолжавшаяся два дня. Было убито 15 чел. и 10 лошадей. Но затем уже ничто не нарушало тусклую скуку лагерной жизни.

Из этого Богом забытого места король продолжал поддерживать свою обширную корреспонденцию — его заботили дела в Канаде и Индии, и он надеялся, что потеря двух колоний {64} заставит наконец французов заключить мир; одно за другим следовали приказания берлинскому правительству, войскам в Саксонии, Вестфалии и Померании. 1 ноября был произведен торжественный салют, чтобы русские поверили в победу принца Генриха над Дауном. Фридрих развлекался также стихами и философскими опытами. В Кёбене он вспомнил, что именно в этих местах знаменитый Шуленбург совершил прославившее его отступление после победы Карла XII при Гуpay {65} , и у него родилась «идея написать о военных талантах и характере сего государя» [236].

Досуги Салтыкова были не столь разнообразны и литературны. Он не баловался с музами, а беспокоился более всего о том, почему Даун не спешит на помощь, пока русские сковывают Фридриха, хотя и знал, что австрийский фельдмаршал продолжал бездействовать, боясь принца Генриха и даже короля, который мог «внезапно свалиться на него». Салтыкову было известно и то, что Кауниц, Эстергази и Сент-Анд ре не переставали жаловаться на русскую армию и обвиняли его самого в пассивности под Глогау и за отказ отпустить Лаудона вместе с русским подкреплением в 20–30 тыс. чел.

Он с горечью доказывал в своих письмах и донесениях [237], что от него требуют не только невозможного, но и бессмысленного, чуть ли не предательства. Штурмовать Глогау в присутствии прусской армии под командованием самого Фридриха II? Пытаться вести правильную осаду, не располагая для этого никакими наличными средствами? Отправить с австрийцами 20 тыс. русских, имея всего 40 тыс.? Пожертвовать интересами России ради великих прожектов того самого тактика, который упускал все представлявшиеся ему возможности?

22 октября Салтыков снял лагерь и направился к Герренштадту, где после отказа коменданта Клейста сдать город подверг его бомбардировке. Лаудон предложил ему возвратиться для осады Глогау, заверяя, что король будто бы уже ушел в Саксонию. Салтыков не возражал, однако на самом деле Фридрих оставался на своей позиции, не обманувшись ложным отступлением русских. В таком положении никто не мог предпринять каких-либо действий. Лаудон еще раз просил подкрепление в 30 тыс., и Салтыков опять твердо отказал ему, однако Конференция, не столь заботившаяся о русских интересах, предписала отправить 20 тыс. чел. Салтыков в принципе не возражал, но сопроводил свое согласие такими оговорками, что Лаудон сам не принял их.