Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe

Когда Хлeбниковъ ушелъ, Юра съ разсeяннымъ видомъ сгребъ съ доски недоигранную партiю и сказалъ:

-- Знаешь, Ватикъ, нужно драпать. Я не спецiалистъ по рeзнe... А здeсь будутъ рeзать, охъ, здeсь будутъ рeзать... Помнишь Сеньку Б.?

Я помнилъ и Сеньку Б., и многое еще другое. А съ Сенькой Б. произошелъ такой эпизодъ -- очень коротенькiй и очень характерный для проблемы "отцовъ и дeтей".

У меня въ Москвe былъ хорошiй знакомый Семенъ Семеновичъ Б. -коммунистъ изъ рабочихъ, партiйный работникъ завода, изъ угасающихъ энтузiастовъ революцiи. У меня были съ нимъ кое-какiя дeла по части "культуры быта" и "красивой жизни" (эти темы разрабатывались уже очень давно, въ особенности въ годы, когда eсть совсeмъ было нечего, -- какъ сейчасъ моды, фокстротъ). У этого Семена Семеновича былъ сынъ Сеня -- парень лeтъ 20--22-хъ, работавшiй на томъ же заводe техникомъ. Онъ былъ изобрeтателемъ -- говорятъ, талантливымъ, -- и Юра былъ съ нимъ "въ контактe" по поводу постройки лыжнаго буера. Мы съ Юрой какъ-то зашли въ ихъ комнатушку на Н-ой улицe. Сынъ сидитъ у окна за газетой, отецъ куда-то собирается и запихиваетъ какiя-то бумаги въ свой портфель. Спрашиваю:

-- Вы куда, Семенъ Семеновичъ?

-- Въ парткомъ.

Сынъ, не отрывая глазъ отъ газеты:

-- Папаша въ парткомъ идутъ... Торговать своимъ роскошнымъ пролетарскимъ тeломъ.

Отецъ оторвался отъ своего портфеля и посмотрeлъ на сына съ какимъ-то горькимъ негодованiемъ:

-- Ужъ ты... ужъ помолчалъ бы ты...

-- Помолчать... Пусть тe молчатъ, которые съ голоду подохли.

И обращаясь ко мнe:

-- Б.....тъ наши папаши. За партiйную книжку -- на любую кровать.

Отецъ стукнулъ кулакомъ по портфелю.

-- Молчи ты, щенокъ, гнида!.. А то я тебя...

-- А что вы меня, папаша, къ стeночкe поставите?.. А? Вы за партiйную книжку не только свой народъ, а и своего сына задушить готовы...

Отецъ сжалъ зубы, и все лицо его перекосилось. И сынъ, и отецъ стояли другъ передъ другомъ и тяжело дышали... Потомъ отецъ судорожнымъ движенiемъ ткнулъ свой портфель подъ мышку и бросился къ двери...

-- Семенъ Семеновичъ, а шапка? -- крикнулъ ему Юра.

Семенъ Семеновичъ высунулся изъ двери и протянулъ руку за шапкой. {336}

-- Вотъ растилъ... -- сказалъ онъ.

-- Молчали бы ужъ, хватитъ, -- крикнулъ ему сынъ въ догонку.

...Какъ видите, это нeсколько посерьезнeе "усмeшки горькой..."

Долженъ, впрочемъ, сказать, что въ данномъ, конкретномъ, случаe сынъ былъ неправъ. Отецъ не "торговалъ своимъ роскошнымъ пролетарскимъ тeломъ". Онъ былъ честной водовозной клячей революцiи, съ раненiями, съ тифами, съ каторжной работой и съ полнымъ сознанiемъ того, что все это было впустую, что годы ушли, что ихъ не воротить такъ же, какъ не воротить загубленныя для соцiалистическаго рая жизни... И что передъ его лицомъ -- совсeмъ вплотную -- стоитъ смерть (онъ былъ весь изъeденъ туберкулезомъ) и что передъ этой смертью у него не было никакого, абсолютно никакого утeшенiя. И сынъ, погибая, не крикнетъ ему, какъ Остапъ Тарасу Бульбe: "слышишь, батьку" -ибо онъ считаетъ отца проституткой и палачемъ...

Да, у большинства партiйныхъ отцовъ есть "смягчающiя вину обстоятельства"... Но "дeти" судятъ по результатамъ...

О СВИДEТЕЛЯХЪ И О КАБАКE

Топая по карельскимъ болотамъ къ финляндской границe, я всячески представлялъ себe, что и какъ я буду докладывать эмиграцiи, то-есть той части русскаго народа, которая осталась на свободe. Всe предшествующiе побeгу годы я разсматривалъ себя, какъ нeкоего развeдчика, который долженъ сообщить всe и слабыя, и сильныя стороны врага. Но именно врага. Я не предполагалъ двухъ вещей: что мнe будетъ брошенъ упрекъ въ ненависти къ большевизму и что мнe придется доказывать существованiе совeтскаго кабака. Я считалъ и считаю, что ненависть къ строю, который отправляетъ въ могилу миллiоны людей моей родины, -- это не только мое право, но и мой долгъ. Я, какъ спортсменъ, считалъ и считаю, что ни въ коемъ случаe нельзя обольщаться слабыми сторонами противника -- люди, которые выступали на рингe, понимаютъ это очень хорошо: моментъ недооцeнки -- и вы нокаутированы. Что же касается кабака, то мнe казалось, что нужно только объяснить технически его корни, его практику и его послeдствiя. Я ошибся. И, наконецъ, у меня не было никакого сомнeнiя въ томъ, что мнe надо будетъ доказывать свою свидeтельскую добропорядочность и передъ очень суровымъ ареопагомъ.

На каждомъ судебномъ процессe каждый свидeтель попадаетъ нeсколько въ положенiе обвиняемаго и въ особенности на такомъ процессe, который касается судебъ родины. Свидeтели же бываютъ разные. Вотъ видалъ же г-нъ Эррю пышущую здоровьемъ и счастьемъ страну, и вотъ видалъ же г-нъ Соколовъ чудесно обновленныя иконы. Причемъ, оба они видeли все это не {337} какъ-нибудь, а собственными глазами. И поэтому всякiй эмигрантскiй читатель вправe отнестись съ суровой подозрительностью къ каждому свидeтелю: како вeруеши и не врешь ли? Переходя къ такой острой и такой наболeвшей темe, какъ тема о совeтской молодежи, я чувствую моральную необходимость отстоять мою свидeтельскую добропорядочность, какъ это ни трудно въ моемъ положенiи.

Изъ ряда высказыванiй по поводу моихъ очерковъ мнe хотeлось бы остановиться на высказыванiяхъ г-жи Кусковой. Во-первыхъ, потому, что они несомнeнно отражаютъ мнeнiе весьма широкихъ читательскихъ круговъ, во-вторыхъ, потому, что у меня нeтъ никакихъ основанiи подозрeвать г-жу Кускову въ тенденцiи поставить интересы партiи или группы выше интересовъ страны. Хочу оговориться: я на г-жу Кускову никакъ не въ претензiи. Она не только читательница, она и общественная дeятельница: поэтому "допросъ съ пристрастiемъ" не только ея право, но и ея обязанность. Мое же право и моя обязанность -- отстоять свое доброе свидeтельское имя.

Г-жа Кускова противопоставляетъ моимъ показанiямъ показанiя супруговъ Чернавиныхъ: тамъ -- "спокойствiе и взвeшенность каждаго слова", у меня -"страсть и ненависть", каковая ненависть "окрасила совeтскую дeйствительность не въ тe цвeта".

Можно было бы задать вопросъ: а какими будутъ тe цвeта? И кто будетъ достаточно компетентнымъ судьей въ соотвeтствiи "цвeтовъ" съ реальной окраской совeтской жизни? Г-жа Кускова подчеркиваетъ объективность Чернавиныхъ. Въ этомъ отношенiи я съ г-жей Кусковой согласенъ "цeликомъ и полностью". Чернавины, дeйствительно, объективны. Я читалъ ихъ высказыванiя и говорилъ съ ними лично: они стоятъ лeвeе меня, но въ оцeнкe дeйствительности -- никакой разницы. И по поводу моихъ очерковъ Т. В. Чернавина, въ частности, писала мнe (цитирую съ согласiя Т. В.):

"Очень хорошо. Самое удачное -- это "Активисты". Это вeрно, и вмeстe съ тeмъ это очень трудно изобразить"...

Читатели, вeроятно, согласятся съ тeмъ, что ужъ гдe-гдe, а въ "активистахъ" ненависть была, хотя лично мнe активисты въ глотку вцeпиться никогда не ухитрялись. О своемъ ГПУ-скомъ слeдователe, который послалъ насъ на 8 лeтъ каторги, я говорилъ безо всякой ненависти. Итакъ, гдe же "двe стороны тамошней психологiи"?