Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe

Проeзжаемъ тихiй, уeздный и тоже какъ-то опустeлый городишко Повeнецъ... Автобусъ подходитъ къ повeнецкому затону знаменитаго Бeломорско-Балтiйскаго канала.

Я ожидалъ увидeть здeсь кое-какое оживленiе: пароходы, баржи, плоты. Но затонъ -- пустъ. У пристани стоитъ потертый моторный катеръ, на который пересаживается двое пассажировъ нашего автобуса: я и какой-то инженеръ. Катеръ, натужно пыхтя, тащится на сeверъ.

Я сижу на носу катера, зябко поднявъ воротникъ своей кожанки, и смотрю кругомъ. Совершенно пусто. Ни судна, ни бревна. Тихо, пусто, холодно, мертво. Кругомъ озеръ и протоковъ, по которымъ проходитъ каналъ, тянется дремучiй, заболоченный, непроходимый лeсъ. Надъ далями стоитъ сизый туманъ болотныхъ испаренiй... На берегахъ -- ни одной живой души, ни избы, ни печного дыма -- ничего.

А еще годъ тому назадъ здeсь скрежетали экскаваторы, бухалъ аммоналъ и стотысячныя армiи людей копошились въ этихъ трясинахъ, строя монументъ товарищу Сталину. Сейчасъ эти армiи куда-то ушли -- на БАМ, въ Сиблагъ, Дмитлагъ и прочiе лагери, въ другiя трясины -- строить тамъ другiе монументы, оставивъ здeсь, въ братскихъ могилахъ болотъ, цeлые корпуса своихъ боевыхъ товарищей. Сколько ихъ -- безвeстныхъ жертвъ этого канальскаго участка великаго соцiалистическаго наступленiя. "Старики"-бeломорстроевцы говорятъ -- двeсти тысячъ. Болeе компетентные люди изъ управленiя ББК говорили: двeсти не двeсти, а нeсколько больше ста тысячъ людей здeсь уложено... имена же ихъ Ты, Господи, вeси... Кто узнаетъ и кто будетъ подсчитывать эти тысячи тоннъ живого удобренiя, брошеннаго въ карельскiя трясины ББК, въ сибирскую тайгу БАМа, въ пески Турксиба, въ каменныя осыпи Чустроя?

Я вспомнилъ зимнiя ночи на Днeпростроe, когда леденящiй степной вeтеръ вылъ въ обледенeлыхъ лeсахъ, карьерахъ, котловинахъ, люди валились съ ногъ отъ холода и усталости, падали у покрытыхъ тонкой ледяной коркой настиловъ; свирeпствовалъ тифъ, амбулаторiи разрабатывали способы массоваго производства ампутацiй отмороженныхъ конечностей; стаи собакъ потомъ растаскивали {403} и обгладывали эти конечности, а стройка шла и день и ночь, не прерываясь ни на часъ, а въ газетахъ трубили о новыхъ мiровыхъ рекордахъ по кладкe бетона. Я вспомнилъ Чустрой -- небольшой, на 40.000 человeкъ концентрацiонный лагерь на рeку Чу, въ средней Азiи; тамъ строили плотины для орошенiя 360.000 гектаровъ земли подъ плантацiи индiйской конопли и каучуконосовъ. Вспомнилъ и нeсколько наивный вопросъ Юры, который о Чустроe заданъ былъ въ Дагестанe.

Мы заблудились въ прибрежныхъ джунгляхъ у станцiи Берикей, въ верстахъ въ 50-ти къ сeверу отъ Дербента. Эти джунгли когда-то были садами и плантацiями. Раскулачиванiе превратило ихъ въ пустыню. Система сбeгавшихъ съ горъ оросительныхъ каналовъ была разрушена, и каналы расплылись въ болота -разсадники малярiйнаго комара. Отъ малярiи плоскостной Дагестанъ вымиралъ почти сплошь. Но природныя условiя были тe, что и на Чустроe: тотъ же климатъ, та же почва... И Юра задалъ мнe вопросъ: зачeмъ собственно нуженъ Чустрой?..

А смeтныя ассигнованiя на Чустрой равнялись восьмистамъ миллiонамъ рублей. На Юринъ вопросъ я не нашелъ отвeта. Точно такъ же я не нашелъ отвeта и на мой вопросъ о томъ, зачeмъ же строили Бeломорско-Балтiйскiй каналъ. И за что погибло сто тысячъ людей?

Нeсколько позже я спрашивалъ людей, которые жили на каналe годъ: что-нибудь возятъ? Нeтъ, ничего не возятъ. Весной по полой водe нeсколько миноносцевъ, со снятыми орудiями и машинами, были протащены на сeверъ -- и больше ничего. Еще позже я спрашивалъ у инженеровъ управленiя ББК -- такъ зачeмъ же строили? Инженеры разводили руками: приказано было. Что-жъ, такъ просто, для рекорда и монумента? Одинъ изъ героевъ этой стройки, бывшiй вредитель, съ похоронной иронiей спросилъ меня: "а вы къ этому еще не привыкли?"

Нeтъ, къ этому я еще не привыкъ. Богъ дастъ, и не привыкну никогда...

...Изъ лeсовъ тянетъ гнилой, пронизывающей, болотной сыростью. Начинаетъ накрапывать мелкiй, назойливый дождь. Холодно. Пусто. Мертво.

Мы подъeзжаемъ ко "второму Болшеву"...

ЧОРТОВА КУЧА

Параллельно каналу и метрахъ въ трехстахъ къ востоку отъ него тянется невысокая каменная гряда въ безпорядкe набросанныхъ валуновъ, булыжниковъ, безформенныхъ и острыхъ обломковъ гранита. Все это полузасыпано пескомъ и похоже на какую-то мостовую гигантовъ, развороченную взрывами или землетрясенiемъ.

Если стать лицомъ къ сeверу, то слeва отъ этой гряды идетъ болотце, по которому проложены доски къ пристани, потомъ -- каналъ и потомъ -- снова болото и лeсъ... Справа -- широкая, съ версту, трясина, по которой привидeнiями стелются промозглые {404} карельскiе туманы, словно души усопшихъ здeсь ББКовскихъ корпусовъ.

На вершинe этой гряды -- нeсколько десятковъ чахлыхъ сосенокъ, обнаженными корнями судорожно вцeпившихся въ камень и песокъ, и десятка два грубо сколоченныхъ бревенчатыхъ бараковъ, тщательно и плотно обнесенныхъ проволочными загражденiями, -- это и есть "второе Болшево" -- "Первая дeтская трудовая колонiя ББК".

Дождь продолжается. Мои ноги скользятъ по мокрымъ камнямъ -- того и гляди поскользнешься и разобьешь себe черепъ объ острые углы гранитныхъ осколковъ. Я иду, осторожно балансируя, и думаю: какой это идiотъ догадался всадить въ эту гиблую трясинную дыру дeтскую колонiю -- четыре тысячи ребятъ въ возрастe отъ десяти до семнадцати лeтъ. Не говоря уже о территорiяхъ всей шестой земной суши подвластной Кремлю, неужели и на территорiи ББК не нашлось менeе гиблой дыры?

Дождь и вeтеръ мечутся между бараками. Сосны шумятъ и скрипятъ. Низкое и холодное небо нахлобучилось почти на ихъ вершины. Мнe холодно и въ моей основательной кожанкe, а вeдь это конецъ iюня... По двору колонiи, кое-гдe понасыпаны дорожки изъ гравiя. Все остальное завалено гранитными обломками, мокрыми отъ дождя и скользкими, какъ ледъ...

..."Ликвидацiя безпризорности" встаетъ передо мною въ какомъ-то новомъ аспектe... Да -- ихъ здeсь ликвидируютъ... Ликвидируютъ, "какъ классъ".

"И никто не узнаетъ,

Гдe могилка моя".

Не узнаетъ, дeйствительно, никто...

НАЧАЛЬСТВО

Я иду разыскивать начальника колонiи и, къ крайнему своему неудовольствiю, узнаю, что этимъ начальникомъ является тов. Видеманъ, переброшенный сюда изъ ликвидированнаго подпорожскаго отдeленiя ББК.

Тамъ, въ Подпорожьи, я, и не безъ успeха, старался съ товарищемъ Видеманомъ никакого дeла не имeть. Видеманъ принадлежалъ къ числу начинающихъ преуспeвать совeтскихъ администраторовъ и переживалъ свои первые и наиболeе бурные припадки административнаго восторга. Административный же восторгъ въ условiяхъ лагерной жизни подобенъ той пушкe, сорвавшейся въ бурю съ привязи и тупо мечущейся по палубe фрегата, которую описываетъ Викторъ Гюго.