Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe

Я очнулся отъ встревоженнаго голоса Юры, который стоялъ рядомъ со мною и крeпко держалъ меня за плечи. Въ комнату вбeжалъ Борисъ. Я плохо понималъ, въ чемъ дeло. Потъ заливалъ лицо, и сердце колотилось, какъ сумасшедшее. Шатаясь, я дошелъ до наръ и сeлъ. На вопросъ Бориса я отвeтилъ: "Такъ, что-то нездоровится". Борисъ пощупалъ пульсъ. Юра положилъ мнe руку на лобъ.

-- Что съ тобой, Ватикъ? Ты весь мокрый...

Борисъ и Юра быстро сняли съ меня бeлье, которое дeйствительно все было мокро, я легъ на нары, и въ дрожащей памяти снова всплывали картины: Одесса и Николаевъ во время голода, людоeды, торфоразработки, Магнитострой, ГПУ, лагерь, диковскiй оврагъ...

НАДЕЖДА КОНСТАНТИНОВНА

Послe отъeзда въ Москву Якименки и Шацъ, бурная дeятельность ликвидкома нeсколько утихла. Свирьлаговцы слегка {215} пооколачивались -- и уeхали къ себe, оставивъ въ Подпорожьи одного своего представителя. Между нимъ и Видеманомъ шли споры только объ "административно-техническомъ персоналe". Если цинготный крестьянинъ никуда не былъ годенъ, и ни ББК, -- ни Свирьлагъ не хотeли взваливать его на свои пайковыя плечи, то интеллигентъ, даже и цынготный, еще кое-какъ могъ быть использованъ. Поэтому Свирьлагъ пытался получить сколько возможно интеллигенцiи, и поэтому же ББК норовилъ не дать ни души. Въ этомъ торгe между двумя рабовладeльцами мы имeли все-таки нeкоторую возможность изворачиваться. Всe списки лагерниковъ, передаваемыхъ въ Свирьлагъ или оставляемыхъ за ББК, составлялись въ ликвидкомe, подъ техническимъ руководствомъ Надежды Константиновны, а мы съ Юрой переписывали ихъ на пишущей машинкe. Тутъ можно было извернуться. Вопросъ заключался преимущественно въ томъ -- въ какомъ именно направленiи намъ слeдуетъ изворачиваться. ББК былъ вообще "аристократическимъ" лагеремъ -- тамъ кормили лучше и лучше обращались съ заключенными. Какъ кормили и какъ обращались -- я объ этомъ уже писалъ. Выводы о Свирьлагe читатель можетъ сдeлать и самостоятельно. Но ББК -- это гигантская территорiи. Въ какой степени вeроятно, что намъ тремъ удастся остаться вмeстe, что насъ не перебросятъ куда-нибудь на такiя чортовы кулички, что изъ нихъ и не выберешься, -- куда-нибудь въ окончательное болото, по которому люди и лeтомъ ходятъ на лыжахъ -- иначе засосетъ, и отъ котораго до границы будетъ верстъ 200-250 по мeстамъ, почти абсолютно непроходимымъ? Мы рeшили съорiентироваться на Свирьлагъ.

Уговорить Надежду Константиновну на нeкоторую служебную некорректность -- было не очень трудно. Она слегка поохала, слегка побранилась -- и наши имена попали въ списки заключенныхъ, оставляемыхъ за Свирьлагомъ.

Это была ошибка и это была грубая ошибка: мы уже начали изворачиваться, еще не собравъ достаточно надежной информацiи. А потомъ стало выясняться. Въ Свирьлагe не только плохо кормятъ -- это еще бы полбeды, но въ Свирьлагe статья 58-6 находится подъ особенно неусыпнымъ контролемъ, отношенiе къ "контръ-революцiонерамъ" особенно звeрское, лагерные пункты всe оплетены колючей проволокой, и даже административныхъ служащихъ выпускаютъ по служебнымъ порученiямъ только на основанiи особыхъ пропусковъ и каждый разъ послe обыска. И, кромe того, Свирьлагъ собирается всeхъ купленныхъ въ ББК интеллигентовъ перебросить на свои отдаленные лагпункты, гдe "адмтехперсонала" не хватало. Мы разыскали по картe (карта висeла на стeнe ликвидкома) эти пункты и пришли въ настроенiе весьма неутeшительное. Свирьлагъ тоже занималъ огромную территорiю, и были пункты, отстоящiе отъ границы на 400 верстъ -- четыреста верстъ ходу по населенной и, слeдовательно, хорошо охраняемой мeстности... Это было совсeмъ плохо. Но наши имена уже были въ Свирьлаговскихъ спискахъ.

Надежда Константиновна наговорила много всякихъ словъ о {216} мужскомъ непостоянствe, Надежда Константиновна весьма убeдительно доказывала мнe, что уже ничего нельзя сдeлать; я отвeчалъ, что для женщины нeтъ ничего невозможнаго -- ce que la femme veut -- Dieu le veut, былъ пущенъ въ ходъ рядъ весьма запутанныхъ лагерно-бюрократическихъ трюковъ, и однажды Надежда Константиновна вошла въ комнатку нашего секретарiата съ видомъ Клеопатры, которая только что и какъ-то очень ловко обставила нeкоего Антонiя... Наши имена были оффицiально изъяты изъ Свирьлага и закрeплены за ББК. Надежда Константиновна сiяла отъ торжества. Юра поцeловалъ ей пальчики, я сказалъ, что вeкъ буду за нее Бога молить, протоколы вести и на машинкe стукать.

Вообще -- послe урчевскаго звeринца, ликвидкомовскiй секретарiатъ казался намъ раемъ земнымъ или, во всякомъ случаe, лагернымъ раемъ. Въ значительной степени это зависeло отъ Надежды Константиновны, отъ ея милой женской суматошливости и покровительственности, отъ ея шутливыхъ препирательствъ съ Юрочкой, котораго она, выражаясь совeтскимъ языкомъ, "взяла на буксиръ", заставила причесываться и даже ногти чистить... Въ свое время Юра счелъ возможнымъ плевать на Добротина, но Надеждe Константиновнe онъ повиновался безпрекословно, безо всякихъ разговоровъ.

Надежда Константиновна была, конечно, очень нервной и не всегда выдержанной женщиной, но всeмъ, кому она могла помочь, она помогала. Бывало придетъ какой-нибудь инженеръ и слезно умоляетъ не отдавать его на растерзанiе Свирьлагу. Конечно, отъ Надежды Константиновны de jure ничего не зависитъ, но мало ли что можно сдeлать въ порядкe низового бумажнаго производства... -- въ обходъ всякихъ de jure. Однако, такихъ инженеровъ, экономистовъ, врачей и прочихъ -- было слишкомъ много. Надежда Константиновна выслушивала просьбу и начинала кипятиться:

-- Сколько разъ я говорила, что я ничего, совсeмъ ничего не могу сдeлать. Что вы ко мнe пристаете? Идите къ Видеману. Ничего, ничего не могу сдeлать. Пожалуйста, не приставайте.

Замeтивъ выраженiе умоляющей настойчивости на лицe онаго инженера, Надежда Константиновна затыкала уши пальчиками и начинала быстро твердить:

-- Ничего не могу. Не приставайте. Уходите, пожалуйста, а то я разсержусь.

Инженеръ, потоптавшись, уходитъ. Надежда Константиновна, заткнувъ уши и зажмуривъ глаза, продолжала твердить:

-- Не могу, не могу, пожалуйста, уходите.

Потомъ, съ разстроеннымъ видомъ, перебирая свои бумаги, она жаловалась мнe:

-- Ну вотъ, видите, какъ они всe лeзутъ. Имъ, конечно, не хочется въ Свирьлагъ... А они и не думаютъ о томъ, что у меня на рукахъ двое дeтей... И что я за все это тоже могу въ Свирьлагъ попасть, только не вольнонаемной, а уже заключенной... Всe вы эгоисты, вы, мужчины. {217}

Я скромно соглашался съ тeмъ, что нашъ братъ, мужчина, конечно, могъ бы быть нeсколько альтруистичнeе. Тeмъ болeе, что въ дальнeйшемъ ходe событiй я уже былъ болeе или менeе увeренъ... Черезъ нeкоторое время Н. К. говорила мнe раздраженнымъ тономъ.

-- Ну, что же вы сидите и смотрите? Ну, что же вы мнe ничего не посовeтуете? Все должна я, да я. Какъ вы думаете, если мы этого инженера проведемъ по спискамъ, какъ десятника...