Казимир Дзевановский - Архангелы и шакалы

У Судана их нет, так же как нет их у профессора Михаловского. И тем не менее Михаловский прав: нужно постараться оттянуть момент затопления памятников. Ибо никто не может сказать, найдутся в конце концов деньги или нет. Нубийская кампания началась в 1960 году. Только что была неожиданно сорвана Парижская конференция в верхах, в мире вновь повеяло холодной войной, продолжался рост вооружений, и перспективы были довольно мрачными. В этой ситуации вряд ли можно было ожидать, что те или иные государства станут раскошеливаться, чтобы заплатить за спасение памятников старины в далекой, малоизвестной стране. И тем не менее... Когда полтора года спустя стали подытоживать сумму взносов в фонд нубийской кампании, оказалось, что один только Египет получил 4,1 миллиона долларов. Правительство ОАР выделило на нубийскую кампанию около 11 миллионов долларов. После этого поступили дополнительные взносы. Речь идет здесь о деньгах, предназначенных на сохранение памятников древности в Египетской Нубии. Также и Судан получил на спасение памятников в своей части Нубии некоторую, хотя и менее крупную сумму. Дальнейшие взносы поступили в 1963 году.

Неоценимый вклад своим трудом и умением внес также ряд европейских и американских экспедиций, которые большей частью финансировались пославшими их странами.

Вот почему профессор Михаловский был все-таки прав. Хотя деньги текут лишь жиденькой по сравнению с действительными потребностями струйкой, они все-таки текут. Долг исследователей и Службы древностей Судана – сделать все возможное, чтобы при наличии средств обеспечить сохранение памятников.

Конечно, спасти удастся лишь то, что было найдено в самое последнее время. Можно только догадываться, сколько бесценных памятников, находящихся в не исследованных еще районах, уйдет под воду.

Итак, дела зашли уже далеко! В повседневной работе, среди пыли и мошкары, за фотографированием, писаниной, наблюдениями за производящими раскопки рабочими, дешифровкой надписей, приведением в порядок карточек, вычерчиванием схем и стиркой рубашек – за всем этим мы забыли, что конец уже близок. Снова стали бросаться в глаза намалеванные белой краской круги на стенах домов – эвакуационные знаки. В предыдущие недели мы привыкли к ним и перестали замечать. Потоп казался чем-то очень отдаленным. Теперь мы осознали, что он приближается с каждым днем, медленно, но неотвратимо.

Потоп близок. Спасательный ковчег зовется археологией. Что это за ковчег? Какова его сущность? Когда мы вернулись с холма после беседы с Шерифом, который сел в автомобиль и укатил в Вади-Хальфу, профессор уселся в шезлонг и попросил у Мохаммеда чашку кофе. Я последовал его примеру. Профессор устал. В тот день было очень жарко и даже пани Михаловская упрашивала мужа:

– Не ходи сегодня в церковь, побереги себя!

Но, как всегда, все увещевания оказались тщетными, – впрочем, вряд ли причиной усталости и задумчивости нашего «маршала Фоша» была жара. Он думал, наверное, о том, что раскопки в Фарасе приближаются к концу, что завершается эпопея великих открытий. Предстоит еще много сделать, но многое так и не будет сделано. Археологу больно думать об этом. Я видел, что профессор в плохом настроении. Но, несмотря на все, я должен был задать ему один вопрос, ведь как-никак я репортер.

– Теперь, – спросил я, – когда так много уже сделано, когда достигнуты большие успехи и приближается потоп, расскажите мне, пожалуйста, что, собственно говоря, представляет собой археология? Объясните это, пожалуйста, простыми словами, так, как если бы вашего ответа ждали студенты или радиослушатели...

Профессор очнулся от задумчивости. Одно мгновение мне казалось, что он пошлет меня ко всем чертям. Тоже нашел время для интервью! Но Казимеж Михаловский безукоризненно владеет собой. Вопреки моим опасениям он вступил в разговор.

– Видите ли, – начал он, – говоря кратко, археология – это наука о постепенном прогрессе человечества начиная с древнейших времен. Впрочем, она стала наукой лишь несколько десятков лет назад. Своими истоками она уходит в филологию. Раньше считали, что археология – это просто история искусства. Ведя раскопки, искали произведения искусства, особенно скульптуру, а также фрески. Фрагменты или более крупные образцы изящной архитектуры. Все остальное отбрасывалось. Но это неправильно. В те времена археология не была еще наукой, а была скорее чем-то вроде коллекционирования. Так вели свои поиски в XIX веке первые египтологи или лорд Элджин в Греции. Это было ненаучно.

– Но ведь и теперь ищут произведения искусства и они, собственно, являются венцом раскопок, – заметил я. – Так, например, было и здесь.

– Разумеется, если исследователь находит великолепные произведения искусства, тем лучше для него. Но не это типично для современной археологии. Здесь была исключительная ситуация. Приближается потоп. Времени очень мало. Нужно спешно вести раскопки. У нас не было других возможностей, приходилось хватать то, что ценнее и эффектнее всего. Обычно все обстоит иначе. В наше время задача археологии – это поиски, изучение и истолкование всех скрытых в земле материальных остатков древних исчезнувших культур. Всестороннее исследование прошлого. А это позволяет, как известно, лучше понять современность. Важно все, что найдено, все, из чего можно сделать выводы, касающиеся жизни людей тех времен. Поэтому, ведя раскопки в Телль-Атрибе, мы внимательно исследовали содержимое мусорных ям. И что же? Там были найдены разные интереснейшие с научной точки зрения документы, как, например, глиняные таблички с домашними хозяйственными расчетами, налоговые квитанции или письма. Современная археология исследует не только дворцы или крепости, но также остатки жилых домов, занимается старинными орудиями, санитарными устройствами древних городов, вроде бань, подобно открытой нами бане в Александрии, затем старинными монетами, украшениями, нарядами, обрядами – похоронными, свадебными или приуроченными ко дню рождения, – научными приборами – словом, всем, включая самые незначительные на первый взгляд предметы, какие можно обнаружить в земле. Лишь все это, вместе взятое, дает представление об образе жизни в давно минувшие времена. Археология – это отнюдь не история искусства. Скорее к ней подходит определение «история материальной культуры».

– Но ведь между методами вашей работы и методами работы польских археологов, ведущих исследования в Бискупине, Вислице, Кашубии или в одном из тех трехсот мест, где на территории Польши идут сейчас раскопки, существует, видимо, весьма заметная разница, не так ли?

В садике собрались теперь все участники экспедиции. Садик мал, и, казалось бы, нам должны были мешать. Но нет, одно из основных правил, установленных в Фарасе, гласит: не мешай другому, когда он работает и... когда не работает. В небольшом коллективе, месяцами пригвожденном к крохотному участку без возможности вырваться оттуда или увидеть другие лица, несоблюдение этого правила сделало бы жизнь невыносимой. Я сидел с блокнотом в руке, а поэтому все видели, что мы работаем, никто не мешал, никто не обращался к нам, все занимались своими делами.