Казимир Дзевановский - Архангелы и шакалы

– Вы живете в Центральной Европе, – говорит он, – а поэтому нервничаете. Успокойтесь. Жизнь в других местах так хороша...

– Я житель Центральной Европы, – огрызаюсь я, – а поэтому мне многое не безразлично!

Причаливаем к берегу в Баллане за пять минут до срока. Никаких следов парохода! Толпа в ожидании на берегу, никто не знает, что случилось с пароходом, опаздывает он или вовсе не отплыл из Вади-Хальфы. Бывает и так. Несколько групп мужчин в галабиях сидят на стульях в кофейне, играют в кости, некоторые дремлют. На песчаном майдане валяются и ревут ослы. На самом берегу расположились одетые во все черное женщины с детьми. Парохода не видно, но никто не волнуется. Придет или не придет – иншалла! Кроме нас пятерых, здесь еще несколько археологов из экспедиции Сили. Они тоже хотят добраться до Асуана.

Арабы за одним из столиков приглашают меня к себе. Угощают отличным, крепким чаем. Среди них – школьный инспектор, говорящий по-английски. Как обычно, они выспрашивают, зачем я приехал, что успел увидеть и как мне здесь понравилось. Мужчины едут в Асуан в поисках работы. Им интересно все, инспектор вынужден переводить каждое мое слово. Когда я сказал, что видел Абу-Симбел, завязалась оживленная дискуссия. Они знакомы, оказывается, со всеми проектами спасения храма, эта тема для них не нова. Больше всего им нравится итальянский проект поднятия огромного блока с храмом посредине. Когда я выразил сомнение, осуществимо ли это технически, арабы закричали:

– В наше время все возможно!

Как трогательно! Эти люди, которым так мало приходилось иметь дело с современной техникой, жители одной из беднейших стран мира, питают неограниченную веру в технику. Но когда речь заходит о деньгах и я называю миллионные суммы, нужные для осуществления итальянского проекта, их лица мрачнеют. Инспектор заявляет:

– Думаю, что все это уйдет под воду...

Еще одна чашка чаю и еще одна. Крепкий, хороший чай, только слишком сладкий, после него опять хочется пить. А парохода пока не видать. Поминутно кто-то спускается на берег и всматривается вдаль, а затем безнадежно машет рукой и уходит. Спускается ночь. Не знаем, что делать: дожидаться или возвращаться к Миллету? Но тут прибегает начальник местной почтовой конторы и сообщает, что пароход уже в пути. Ждем. Мы приехали сюда в 4 часа дня, а теперь уже 9 часов вечера. Арабы дремлют, а мы молча сидим за столиками. Тишина, только шумит река и порой сквозь сон вскрикивает осел.

В половине десятого на горизонте появляются огни. Они долго кажутся неподвижными. Мы не уверены, что это пароход. Недавно на противоположном берегу, в пустыне, был виден свет фар шести проехавших мимо автомобилей. Свет был виден долго, то исчезая за холмами, то вновь появляясь. Какая-то автоколонна ехала из Судана. Быть может, и сейчас это просто автомобиль? Но нет, огни направляются в сторону пристани – они двигаются значительно медленнее, зато горят ярче.

Наконец пароход причаливает. И вновь все превращается в дантовский ад, такой же, как в прошлый раз, но еще страшнее, так как вокруг темнота. Кроме того, людей на этот раз больше, одни пассажиры сходят на берег, новые садятся. Ужасная суматоха, кто-то падает с трапа в воду, но тут же выбирается, у кого-то в воду валятся вещи. Незнакомые доброжелатели хватают мои чемоданы, подают их друг другу над головами и вручают членам экипажа. Наконец и мы сами взбираемся на борт. Кто-то обнимает меня. Это Марек Марциняк, возвращающийся на этом же пароходе. Он сообщает, что лагерь в Фарасе давно уже свернут, профессор улетел на самолете, остальные участники экспедиции поедут следующим пароходом, а пока они находятся в гостинице в Вади-Хальфе, улаживают последние таможенные формальности и распивают пиво со льдом. Мы также идем в буфет за пивом. Берем в охапку несколько бутылок и садимся в кресла на верхней палубе. Прохладно, дует ветерок. Пароход гудит, разрезая воду и тьму. Из-за холмов всплывает нубийская луна в полном великолепии. Проплываем мимо Абу-Симбела, освещая его колоссы светом пароходных фар. И снова наступает темнота. Плывем на север.

Нубийская кампания окончена.

Оказалось, однако, что она еще не окончена. В 1964 году, буквально в самый последний момент, был спасен храм Абу-Симбел. Вокруг него устроили земляную насыпь, под защитой которой начали отсекать от скал фигуры и рельефы, чтобы перевезти их в другое, безопасное место.

Прошла ночь на пароходе, прошел день. И все это время мы плыли на север, в сторону Асуана. С обеих сторон перед нами проходила Нубия: густонаселенные берега, одно селение за другим, почти без перерыва, всюду глинобитные домики без окон на узкой полоске земли между Нилом и скалами. Когда-то здесь была долина, но уже трижды приходилось переводить поселение выше, в горы. Так было в 1902 году, когда построили старую Асуанскую плотину, а затем еще дважды, когда ее надстраивали. В четвертый раз перевести поселение уже не удастся. Старая плотина, высотой 54 метра, отбросила селение к подножию скал. Высота новой достигнет 111 метров.

На пароходе была толчея. Возвращались участники последних в этом сезоне туристических экскурсий – самых дешевых, так как они приходятся на самое плохое время, половину апреля, когда уже слишком жарко. Большинство туристов – немцы из ФРГ, немного американцев. Немцы как немцы: пузатые, в шортах, женщины в юбках кричащих расцветок, большей частью некрасивые, зато сильно оголенные, и сверху, и снизу. Пение хором, громкий хохот, чмоканье и похлопывание, перекрикивание через весь пароход. Под неумолчный гомон дюссельдорфского карнавального веселья, гамбургских шуток, мюнхенских песен мы неутомимо плыли на север мимо бедных селений и великолепных храмов, высящихся тут и там пилонов и высеченных высоко в скалах рельефов. Пока вновь не наступила ночь.

Уже кончился ужин и вся немецко-американская кампания, а также и мы сидели на верхней палубе. Перед носом парохода на горизонте появилось розовое зарево, перемежаемое бело-голубыми бликами. Прошел час, прежде чем мы приблизились настолько, чтобы различить первый источник света. Это было одинокое плечо огромного крана, освещенное рядом мощных электрических ламп. Кран заливал ярким светом большое пространство, что было столь необычно и неожиданно в эту нубийскую ночь – ночь черную, какие бывают только в Африке. На пароходе стихли песни и крики, все, как один человек, кинулись к бортам. Мы плыли теперь в огромном море света. С обеих сторон горели тысячи и десятки тысяч рефлекторов, ламп, сверкающих огоньков, неоновых светильников, красных ламп на верхушках высоких мачт, голубых огней на воде, зеленых, белых, розовых... На фоне этого яркого света вспыхивали еще более яркие блики автогенных сварок. Все вибрировало и пульсировало, сыпались искры, сверкали молнии. Рефлекторы заливали светом верхушки гор, и лучи их ложились на воду, порождая тысячи отблесков. При этом свете можно было свободно читать. Можно было также разглядеть лица всех этих немцев и американцев, до сих пор столь крикливых и уверенных в себе, а теперь больше не ухмыляющихся в сознании своего превосходства, как они это делали весь день.