Йозеф Рот - Берлин и его окрестности (сборник)

Я пишу эти размышления не с добрыми намерениями специалиста, полагающего, будто он сумеет помочь, но по праву профана, который является жертвой отвратительного берлинского транспорта и столько от этого транспорта и его неисчислимых пертурбаций претерпел, что теперь надеется и сам стать специалистом, и, если однажды в этом городе трамваи вдруг перестанут ходить вовсе, мне кажется, я уже смогу водить их сам. Но пока что я сужу лишь о том, что сам видел и выстрадал. Поверьте, этого достаточно.

Мне, к примеру, сдается, что трамваи вообще несовместимы с понятием современного транспорта. В век воздушных сообщений они напоминают почтовые кареты. Движутся они, как правило, по самой середине проезжей части. Обогнуть авто, ненароком заехавшее на рельсы, они не в состоянии. Пешеходам они перекрывают видимость и, следовательно, возможность оценить транспортный поток на другой стороне улицы. На долгие, унылые минуты эти вереницы вагонов перегораживают дорогу неумолимой крепостной стеной, в которой, правда, имеются бреши, куда нетерпеливые пешеходы и рады были бы устремиться, если бы не страх по ту сторону стены немедленно угодить под машину. Все эти пороки трамвайного транспорта настолько очевидны (на любой мостовой они как на ладони), что даже специалисты уже согласились это признать. А коли так, решено мало-помалу рельсы упразднить, а по улицам пустить автобусы. Однако от идеи до ее воплощения еще очень долгий путь, и преодолевается он со скоростью и поворотливостью трамвая. Тем временем число машин растет, с 1 декабря понижаются тарифы на таксомоторы, эти автомобильные извозчики станут теперь (относительно) дешевы, что усугубит новыми заторами и без того непростую жизнь берлинских улиц.

В Берлине непозволительно мало специально обученных дорожных полицейских . Хуже того, здесь нет как таковой дорожной полиции. Есть только так называемое Управление дорожной службы, где трудятся вышеупомянутые «специалисты», преимущественно чиновники высокого ранга. Регулировку дорожного движения осуществляет «командируемое» для таковой надобности подразделение обычной полиции. Это бравые молодцы, замечательно умеющие размахивать руками на перекрестках. Правда, каждый делает это на свой лад, вследствие чего смысл их телодвижений не всегда и не вполне ясен. Кроме того, в темноте – а это особая и прискорбная статья жизни берлинских улиц – их почти не видно. Задавить такого полицейского ничего не стоит. Их серо-зеленые мундиры практически неразличимы даже в сумерках. Правда, в основном это сообразительные, «сметливые» ребята, достаточно самостоятельные и уверенные в себе, чтобы толковать и применять правила движения «в индивидуальном порядке». Но они обязаны еще и давать справки участникам дорожного движения, и урезонивать иных строптивых водителей.

Неизвестный фотограф. Открытка с видом железнодорожной станция Фридрихштрассе. Около 1938 г.

Необдуманные выступления прессы подрывают и без того невысокий авторитет полиции, а всякий интервьюируемый на эту животрепещущую тему ломовой извозчик полагает, что разбирается в дорожном движении куда лучше полицейского, хотя последнему по крайней мере видно больше, ведь он стоит посреди перекрестка. Просто ему надо бы жестикулировать поменьше и почетче. А в темноте ему не повредил бы фонарь. И уж всем, безусловно, не повредило бы нормальное уличное освещение. В оживленных и отнюдь не окраинных районах Берлина вечерами темень, как в глухой провинции. Эту скупость берлинского магистрата уже многие оплатили ценой жизни…

Страшнее всего, однако, нескончаемые дорожно-ремонтные работы. Нигде в мире дороги не ремонтируются со столь же обстоятельной, допотопной неспешностью, как в Берлине. Есть улицы, на которых брусчатку мостовой каждую ночь вынимают, чтобы наутро «временно» уложить снова. Около полуночи десяток-дюжина работяг принимаются разбирать мостовую, укладывая камни на обочине. Потом начинаются работы по ремонту бетонного фундамента мостовой и рельсовых путей. К утру, до первых трамваев, улица снова должна быть проезжей. Это как после операции, когда тебе каждый день меняют повязку. Но рабочих явно мало. Иной раз видишь жалкую горстку из трех-четырех бедолаг, вооруженных самыми примитивными орудиями труда, с помощью которых они разбирают на каком-нибудь углу брусчатку, засыпают щебень, – одинокие, неторопливые, черными тенями выделяющиеся в синеватом свете ацетиленовой горелки, они напоминают таинственных кладоискателей.

Таковы некоторые из очевидных неурядиц и их причин. Но есть и иные причины, над которыми иной прагматик усмехнется и о которых я упомянул бы лишь шепотом, если бы можно было шепотом писать, – я бы назвал эти причины метафизическими .

Во многих бедах повседневной общественной жизни повинно население, а точнее – нервический, вздорный характер послевоенного поколения, чреватый поминутными взрывами внезапного ожесточения. Дерзну высказать отважную гипотезу: автобус, переполненный людьми, каждый из которых, что называется на взводе и только и ищет ссоры и столкновения, и сам рано или поздно неминуемо угодит в столкновение. Накаленная атмосфера в салоне передается водителю. А там, в салоне, каждый заранее чувствует себя обиженным. Никто и не подумает уступить место стоящей женщине. В любом попутчике каждый видит только врага. Все смотрят друг на дружку с ненавистью, предполагая в соседе то «жидовскую морду», то «большевика». На этой дамочке дорогая шуба. Ее соседка не только испытывает ярость – что вообще-то даже понятно, – но и не пытается свои эмоции скрывать. Подвыпившая компания из кегельбана полагает, что в автобус следует заходить, только беря двери штурмом. Политические убеждения лучше всего выражать громко, во всеуслышание, так легче задеть кого-то из окружающих. Хорошенькой даме надо нахально заглянуть под шляпку, даже если она намеренно прячет под ней свое личико. Если при даме обнаружится кавалер – тем лучше. Вот он наконец-то вожделенный повод для конфликта. Кажется, самый воздух пропитан предчувствием свары. Сосед читает газету – как славно, заглядывая через плечо, почитать вместе с ним. А заодно оттереть его в сторону, притиснуть в угол. Ведь вы полицейский ближнему своему. А если ближний при этом пошатнется – наорать: держаться, мол, надо, когда едешь. И каждый мнит себя кондуктором, командуя: «Вперед, вперед проходите!» Но поскольку тот, кем вы вздумали командовать, тоже мнит себя кондуктором, он из принципа вперед проходить не станет. Короче, в этой давке каждому индивидууму недостает дисциплины, хорошего воспитания, интеллигентности, врожденного или хотя бы благоприобретенного чувства такта. И если каждый в отдельности рвется учинить какую-нибудь свою маленькую катастрофу – как же тут прикажете избежать настоящих катастроф? В конце концов, все пассажиры в вагоне или автобусе образуют некую общность. Но не желают этого признавать даже в миг опасности. Они предпочитают по-прежнему видеть друг в дружке врагов по политическим ли, социальным или иным мотивам. А там, где сгущается столько ненависти, эта ненависть перекидывается на неодушевленный мир и сплошь и рядом влечет за собой пресловутый «бунт вещей». Вояжи специалистов за границу вряд ли сильно помогут делу, покуда каждая особь не разработает новый регламент средств сообщения и общения для себя лично. Ведь в случайной прихоти языка, благодаря которой «сообщение» на улицах и «общение» между людьми – однокоренные слова, заложен весьма глубокий смысл…