Йозеф Рот - Берлин и его окрестности (сборник)

Франкфуртер Цайтунг, 19.09.1926

Подписка об уведомлении

Обработано делопроизводством в Берлине, «__» _________ 1920 г. Гражданину ______________ настоятельно указано на необходимость в течение пяти суток найти себе другое место жительства, в противном случае, а также буде он не сумеет убедительно доказать, что оное место жительства не найдено невзирая на все приложенные им усилия, он может быть подвергнут наказанию. Вышеупомянутому гражданину, кроме того, исчерпывающе разъяснено, что в соответствии с § 361, № 8 Уголовного уложения Германской империи оное наказание предусматривает до шести недель лишения свободы, а также в соответствии с § 362 он может быть препоручен ведению Земельного управления полиции с целью водворения в работный дом.

Прочитано, подписано и удостоверено

Подпись лица без места жительства ____________________

Подпись уполномоченного комиссара

уголовной полиции __________________________

Этот формуляр и послужил истинной причиной позавчерашнего бунта бездомных на Фрёбельштрассе. В большинстве это были молодые люди, подстрекателем и вожаком которых выступил некий авантюрист, выходец с берегов Балтики. Эти молодые бездомные устроили возле приюта в Вайсензее сход, на котором постановили взять приют штурмом. Служащего, попытавшегося их урезонить, зверски избили – сейчас он в больнице. Пришлось вызывать полицию. Несколько преступников уже задержаны. Остальных ищут, но всех найдут вряд ли.

Процитированный документ являет собой подписку об уведомлении , которую обязан дать всякий, кто получает место в приюте для бездомных на Фрёбельштрассе. Язык, на котором составлен этот человеческий документ, полностью соответствует явленной в нем мере человечности. Юные псевдореволюционеры взбунтовались, разумеется, не против казенного слога и не против чудовищной грамматики подобного гуманизма. Им хотелось просто немного покуражиться, покричать о «свободах», показать, что они «тоже люди» и что «теперь у нас вообще республика». Однако, будь их, к сожалению, действенное возмущение следствием не подстрекательства какого-то подонка, а искреннего душевного порыва, его вполне можно было бы понять (хотя и не простить). Если кто-то, кто «в противном случае, а также буде он не сумеет убедительно доказать», не смог, «невзирая на все приложенные усилия», подыскать себе пристанище, крышу над головой – разве это преступление, заслуживающее до шести недель заключения? И разве, напротив, способность человека разыскать себе в сегодняшнем Берлине жилье в течение пяти суток не доказывает, что человек этот наверняка и вполне созрел для тюрьмы? Полицейский рескрипт безбожно устарел, от него веет плесенью, и теперь-то его, конечно, отменят. Но это случится, увы, только теперь, после того как честный работник, исполняя свой служебный и человеческий долг, стал жертвой разнузданной жестокости, спровоцированной бездушностью бюрократического предписания.

Приют

Красные кирпичные стены. Унылая казенная одежда, сочетание тоски и «носкости», по которому у нас безошибочно распознается всякое учреждение – госпиталь и тюрьма, школа и почта, полиция и даже храм божий. Грустный сад пестроцветьем осенней листвы тщетно силится придать налет душевности могучему и безликому зданию. Оно все равно остается казенным домом и краснокирпичной громадиной, которую силой воткнули в живую природу. Кстати, Фрёбельштрассе расположена в том районе Берлина, где краснокирпичная атмосфера вообще господствует. Справа от приюта за дощатым забором то ли пустырь, то ли начинающаяся стройка, чуть дальше виднеется одинокий фургон, очевидно, временное пристанище приезжего люда. Пренцлауэрская аллея своим поэтичным названием обязана хилой веренице чахоточных деревьев, боязливо взирающих на унылую брусчатку и пригородную нищету, словно они созданы не природой, а объявлены деревьями постановлением берлинского магистрата. Впереди госпиталь, позади ночлежка для бездомных. У входа полиция гостеприимным плакатом «Добро пожаловать» приветствует тех, кто обычно норовит от нее скрыться. Нескончаемые коридоры встречают посетителя сиротством и холодом учрежденческой побелки. Старший инспектор – рослый блондин, добряк, который все понимает, потому что повидал всякое. Впрочем, здесь у всех служащих под сукном казенной формы бьется человеческое сердце. Кому вверено надзирать за нищетой, тот снисходительнее к грехам человеческим. Чтобы научить государственных служащих человечному отношению к людям, надо бы всех их обязать отрабатывать месячное дежурство в приюте для бездомных.

Спальный зал и люди

Спальный зал являет собой относительно узкое, но неимоверно длинное помещение. Здесь вполне можно было бы устраивать променады, если бы не стоящие поперек дороги кровати – они выстроились по-военному в два ряда, строго напротив друг дружки. В середине, где, по идее, должен быть проход, тоже во всю длину тянутся кровати. Голые железные каркасы, проволочная сетка – словом, мечта аскета. Каждый бездомный получает тонкое бумазейное одеяло, правда, чистое и продезинфицированное. На этих кроватях бездомные сидят, спят – словом, как-то располагаются. Странноватые, гротескные фигуры, словно сошедшие со страниц приключенческих романов и сцен нищеты, которыми так богата вся мировая литература. Вид у них почти неправдоподобный. Седобородые старики в лохмотьях, бродяги, у каждого из которых, словно приросший груз прошлого, за спиной всенепременный узел. Жалкая обувка, на которой пыль десятилетних странствий. Мужчины средних лет, в обносках обмундирования, с печатью голода и суровости на смуглых, почти коричневых лицах. Юноши и подростки в широченных, кое-как подпоясанных, болтающихся штанах, со смесью затравленности и упрямства во взгляде. Женщины в серобуром тряпье, бесстыдные и запуганные, любопытные и равнодушные. В каждом зале по сто человек. Женщины, юноши и взрослые мужчины размещаются отдельно. Очередная смена заполняет зал примерно часа за два. Прием начинается с четырех пополудни и заканчивается в девять вечера. Миску горячей похлебки получает каждый.

Неизвестный фотограф. Столовая для безработных. Около 1929 г.

Совсем уж доходягам дают добавку. Каждое утро осмотр больных. Больных много. Чаще всего жалуются на ноги. Ведь эти люди весь свой век вынуждены бродить по свету. Примерно у половины венерические заболевания. У большинства вши. Стоит немалых трудов уговорить их пройти помывку, а одежду сдать в прожарку. Дело в том, что от дезинфекции приходит в негодность их и без того ветхое тряпье. Так что бедолаги предпочитают остаться при невредимых вшах, чем в поврежденной одежке.