Яков Гордин - Мятеж реформаторов: Когда решалась судьба России

Николай сначала рассказал генералам и полковникам предысторию междуцарствия, затем прочитал завещание Александра и отречение Константина. "За сим, получив от каждого уверение в преданности и готовности жертвовать собой, приказал ехать по своим командам и привести их к присяге".

Тут же присутствующим вручен был циркуляр:

"Его императорское величество высочайше повелеть изволил гг. генералам и полковым командирам по учи-нении присяги на верность и подданство его величеству отправиться первым в старейшие полки своих дивизий и бригад, вторым — к своим полкам.

По принесении знамен и штандартов и по отдании им чести сделать вторично на караул, и старейшему притом или кто из старших внятно читает, прочесть вслух письмо его императорского высочества государя цесаревича великого князя Константина Павловича к его императорскому величеству Николаю Павловичу и манифест его императорского величества (которые присланы будут); после чего взять на плечо, сделать на молитву и привести полки к присяге, тогда, сделав вторично на караул, опустить знамена и штандарты, а полки распустить.

Генерал-от-кавалерии Воинов .

14 декабря 1825 С.-Петербург " [51] ОР РНБ. Фонд 380. № 58. Л. 9. .

Генералам, штаб- и обер-офицерам предписывалось быть во дворце после присяги к одиннадцати часам — к молебну и высочайшему выходу. Потом быстро поняли, что далеко не все полки успеют присягнуть, и перенесли съезд на час дня. Но мало кто смог узнать об этой перемене. Офицеры многих полков сразу после присяги бросились во дворец, и это, как мы увидим, имело немалое значение.

Генералы и полковые командиры присягнули во дворце и отправились по своим дивизиям, бригадам и полкам.

Было около восьми часов утра.

Процедура в Сенате и Синоде, начавшаяся в семь часов двадцать минут чтением многочисленных и многословных документов, только что закончилась.

После этого — причем отнюдь не сразу — началась присяга в полках.

Первой — не ранее половины девятого — присягнула Конная гвардия. Это было сделано специально — шефом полка был Константин, и присяга конногвардейцев должна была успокоительно подействовать на остальные полки.

О том, когда начали присягать остальные части, можно судить по 1-му Преображенскому батальону, стоявшему рядом с дворцом, так что командирам не пришлось долго до него добираться, "в 9-ть часов утра, — писал потом преображенец Игнатьев, — бригадный командир генерал-майор Шеншин прибыл в казармы 1-го баталиона и, потребовав к себе баталионного и ротных командиров, прочел им грамоты и манифест, объявляющий о вступлении его величества на престол. За сим отдано было приказание баталиону одеваться и следовать в дворцовый экзерциргауз, что и было без промедления исполнено. Туда прибыли к сему времени командующий корпусом генерал-от-кавалерии Воинов и командующий пехотою генерал-лейтенант Бистром 1-й" [52] ОР РНБ. Фонд 380. № 57. Л. 4. .

Таким образом, 1-й батальон преображенцев присягнул около десяти часов.

Присяга прошла гладко. Батальону придавали особое значение по его близости ко дворцу, и потому накануне солдатам были розданы деньги и водка сверх положенной. Членов тайного общества в батальоне не было.

Два первых донесения о присяге — Конной гвардии и преображенцев — несколько успокоили Николая. Тем более что Милорадович снова заверил его, что в городе спокойно.

Было десять часов утра.

Ни новый император, ни его клевреты, напряженно присматривающиеся к происходящему, не сделали ничего для предотвращения возможного бунта. Они ждали…

В это утро правительственной стороной был предпринят один только практический шаг. Предпринял его министр финансов Канкрин.

"Г. С.-Петербургскому вице-губернатору.

Весьма нужное. В собственные руки.

Секретно

Старайтесь, чтоб… без большой огласки кабаки, штофные подвалы и магазейны были заперты, по крайней мере с наступлением ночи; в каком-либо случае, что станут насильно отпирать кабаки, выливать вино.

Канкрин

14-го декабря ".

В начале девятого Оболенский вернулся домой от Рылеева. Он нашел генерала Бистрома 2-го, младшего брата командующего гвардейской пехотой, в беспокойстве "насчет Карла Ивановича". Это странно, ибо волнения в полках еще не начались и оснований для беспокойства как будто не было. Но, очевидно, в доме Бистромов знали немало, а старший брат не скрывал от младшего своего отношения к новому императору и своих надежд на день присяги.

Оболенский снова сел в седло и стал объезжать полки.

Прежде всего он поскакал в Гвардейский экипаж, ибо была еще надежда, что моряки начнут действовать по плану, несмотря на отсутствие Якубовича. Но присяга в Экипаже еще не начиналась. Тогда он двинулся к измайловцам. Там было тихо — готовились к присяге. Он побывал у егерей и в Московском полку. Но Оболенский не только выяснял положение — он искал Бистрома, он везде спрашивал, "был ли генерал в казармах".

В то время, когда начальник штаба восстания подъехал к Московскому полку, Михаил Бестужев и Щепин ходили по ротам и призывали солдат не нарушать данную присягу. Солдаты слушали сочувственно…

На следствии, перечисляя пункты своего утреннего маршрута, Оболенский не упомянул свое посещение Рылеева около семи часов. (Он сказал об этом значительно позже — в связи с Каховским.) Скрыл он и свой второй заезд в штаб восстания. Это понятно — он хотел представить свои поездки как выполнение служебных обязанностей старшего адъютанта командования гвардейской пехотой. Заезды к Рылееву обнаруживали истинный смысл его действий. И мы не узнали бы об этой второй встрече в доме Российско-американской компании, если бы о ней не сообщил Булатов.

По хронометрии получается, что Оболенский поскакал к Рылееву прямо от московских казарм. Очевидно, он привез обнадеживающие сведения. Во всяком случае, Александр Бестужев тут же отправился к московцам. Сразу после его ухода появился Пущин, а за ним — Булатов.

Было около девяти часов.

Полковник Булатов выехал из дому около восьми часов. Прежде всего он поехал к Якубовичу. Якубович вернулся от Бестужева и находился дома. "Он встречает меня в дверях с чашкою кофею; мы поговорили о предстоящем нашем деле. И что же я слышу от него? "Вообразите себе, что они со мной сделали, — говорит Якубович, — обещали, что я буду начальником батальона Экипажа, я еду туда, и что же? Меня господа лейтенанты заставляют нести хоругвий, вот прекрасно! Я сам старее их и столько имею гордости, что не хочу им повиноваться"".

Рассказ об обидах, которые нанесли Якубовичу в Экипаже, был совершенной ложью, предназначенной доверчивому Булатову. Мы знаем из нескольких показаний, что "храброго кавказца" с полным уважением приняли накануне молодые моряки и на прощание он обещал показать им пример, как надо стоять под пулями. А в данном случае он говорил то, что хотел от него услышать Булатов. И Булатов воспринял мистификацию Якубовича как должное: "Ответ мой был ему, что мы будем обмануты, и потому подтвердили еще слово: один без другого не выезжать и не приступать к делу".