Ф. Дикин - Дело Рихарда Зорге

В Шанхае Макс, наконец, узаконил свой союз с Анной, женившись на ней и оформив брак в германском консульстве. Анна стала женой человека, который, по всей видимости, начинал успешную деловую карьеру. Казалось, что теперь Макс окончательно устроился с фирмой «М. Клаузен и К», занимавшейся производством и продажей печатных прессов для выпуска промышленных «синек» — электростатических копий документов и чертежей — вполне прибыльное предприятие, в котором было занято четырнадцать человек, работавших в небольшой мастерской близ вокзала Симбаси [76] Первой «крышей» Макса Клаузена был импортно-экспортный бизнес, но он не был успешным, и Максу пришлось от него отказался. Японские архивы не дают точной даты основания фирмы «М. Клаузен и К», но если принять на веру данные восточногерманской газеты, то фирма эта существовала уже до того, как Макс привез Анну домой из Шанхая. .

Следующий, 1937 год был для Японии судьбоносным — и даже роковым. 7 июля японские и китайские войска обменялись выстрелами близ моста Марко Поло в пригороде Пекина и, начиная с этого дня и до 15 августа 1945 года, не было больше мира ни для Китая, ни для Японии.

Большинство наблюдателей, как японцев, так и европейцев, считали, что конфликт в северном Китае уладится, как и многие другие, путем локальных перемирий и, без сомнения, на невыгодных для китайцев условиях. Однако летом 1937 года в китайском правительстве появились новые настроения, поскольку со времен знаменитого дела Сиана, случившегося в предыдущем году — похищения ребенка Чан Кайши Чэном Сунлианом, — китайцы были готовы отложить в сторону собственные жестокие разногласия в интересах оказания общего сопротивления Японии.

Вот почему в июле 1937 года китайцы отклонили требования японцев о локальном урегулировании и, поскольку ситуация все ухудшалась, начали подтягивать подкрепления. Японцы со своей стороны направили дополнительные войска на север Китая, и появились признаки, что несмотря на заявления правительства о том, что расширения или усиления враждебных действий не будет, японская армия была готова, если в этом возникнет необходимость, нанести по Китаю сильнейший удар.

Германское посольство в Токио, по словам Зорге, было удивлено, но не очень встревожено. Дирксен и Отт (недавно произведенный в генерал-майоры) предсказывали, иго сражения вскоре подойдут к концу.

«Дирксен и Отт были настроены оптимистично, утверждая, что Гоминдан необычайно слаб. Но я придерживался мнения, что враждебные действия будут продолжаться еще долго и что силу Гоминдана не следует недооценивать.

Ни Дирксен, ни Огг не соглашались со мной. Однако ход событий обернулся так, как я и предсказывал. И потому и Дирксену, и Отту пришлось признать, что я был прав, и мои акции в посольстве соответственно выросли».

Предсказание Зорге о продолжении японо-китайского конфликта несло на себе отпечаток мнения Одзаки. Однако это не говорит о том, что Зорге не мог иметь независимого мнения, частично основанного на его выводе, что японская национальная экспансия пойдет скорее на юг — в Китай и дальше, нежели на север. Однако, интерпретация событий Одзаки была много весомей, по большей части потому, что ныне Одзаки тесно общался с людьми из ближайшего окружения принца Коноэ, ставшего в июне премьер-министром Японии.

Одзаки мог заверить Зорге в том, что в Кабинете Коноэ имело место несовпадение взглядов на то, стоит или нет более энергично продолжать операции на севере Китая. Сам Одзаки не питал иллюзий относительно природы этого столкновения. Он сразу сказал Зорге, что оно непременно перерастет в крупномасштабную войну и не ограничится пределами Китая и Японии.

Поскольку бои на севере Китая ширились и в августе докатились до Шанхая и поскольку локальные боевые действия выросли в войну, которую японцы называли «китайским инцидентом», Зорге и Одзаки начали встречаться чаще. Теперь они старались увидеться друг с другом раз в несколько дней, большей частью в ресторанах. Но, по словам Зорге, «чем дальше, тем труднее становилось найти новое место для встречи. Я редко ходил в иностранные рестораны, но когда делал это, то только с Одзаки».

В Японии бытует миф, что Зорге и Одзаки встречались почти ежедневно, беседуя в вестибюле «Империал-отеля». В действительности же именно этого места Зорге всячески избегал, поскольку бар и вестибюль «Империала» всегда кишели полицейскими и шпиками.

Общение Одзаки с людьми из окружения принца Коноэ стало более интенсивным, в частности, после его поездки на конференцию Института Тихоокеанских отношений в Йосемите. Сайондзи Кинкацу знал Коноэ и действительно часто обращался к нему, поскольку в то время Сайондзи хоть и не занимал какой-либо официальной должности, но был в курсе всего, что творилось в политическом мире. Он интересовался политикой и — как он называл это — пытался «помочь Коноэ, поощряя различных людей к сотрудничеству с ним».

Ушиба, школьный товарищ Одзаки, также ездивший в Йосемит, стал одним из личных секретарей Коноэ. Дружба между Одзаки и Ушибой, сложившаяся в ходе поездки в Америку, поддерживалась и крепла и после возвращения делегации в Японию.

Но более важным в тот период оказалось общение Одзаки с главным секретарем кабинета Коноэ, Казами Акирой. Одзаки познакомился с Акирой через организацию, известную как Общество исследования Сева, существовавшую на пожертвования, владевшую недвижимостью и имевшую свой управленческий персонал. Основано это общество было в ноябре 1936 года друзьями и поклонниками принца Коноэ, и главной его целью была выработка рекомендаций по проблемам японской внутренней и внешней политики с тем, чтобы Коноэ мог иметь пусть неофициальное, но квалифицированное мнение и мог проконсультироваться, когда придет время Коноэ занять офис премьер-министра, что непременно случится. В этом были Уверены его друзья.

Коноэ отказался стать премьер-министром после февральского мятежа. Но это лишь усилило всеобщее желание видеть его в кресле премьера. Он был наиболее предпочтительной фигурой по многим причинам. Армия надеялась использовать его в своих целях как уважаемую марионетку, при этом будучи уверенной, что он находится на ее стороне. Либералы считали его своего рода оплотом против фашизма. А остальная публика полагала, что поскольку он происходит из самой превозносимой ветви древнего дома Фудзивара, то может выступить как незаинтересованная сторона, свободная от амбиций, что резко контрастировало бы с генералами, адмиралами, партийными политиками и бюрократами, занимавшими посты премьеров в предыдущие десять лет. И, кроме того, он был еще относительно молод — в 1937 году ему было сорок шесть лет. Среди его друзей и поклонников можно было найти людей почти всех оттенков мнений — от консервативных до правых и интеллектуалов-социалистов. Он был неясной привлекательной фигурой, рожденный на тысячу лет позже своего времени.