А Соловьев - Сан Мариона

- Мира и благополучия! Мира и благополучия! - оживленно здоровался каждый, а Бурджан после приветствий сказал, шутливо подмигивая Мариону:

- А мы шли мимо, решили: давай зайдем! Навестим друга! Заодно и вина захватили! Почему б после караула не повеселиться? Обычаем это не запрещено, тем более законом персов... Как там в тринадцатой строке шестого столбца? Ага! "После уплаты налога разрешается выносить на продажу овощи, вино, фрукты..." А для чего вино выносится на продажу? Ведь не для омовений же! А где же Геро? - без перехода спросил Бурджан как бы невзначай. - Ага, вот он! Ого, какой здоровяк! Золтан, эй, Золтан! Тебе трудно придется!..

Геро только после этой фразы догадался, кто поведет с ним бой. Ну что ж, Золтан сильный и умелый воин. Плохо только, что друг отца и, наверное, не станет серьезно сражаться. С каким азартом скрестил бы сейчас Геро свой клинок с Бусснаром или Уррумчи. На худой конец с надсмотрщиком Дах-Гадом. Уж эти оказались бы настоящими противниками. Каждый из них думал бы только о победе.

- Не пора ли начинать? - пробасил Маджуд. - Геро, неси светильник!

По обычаю схватка должна длиться от начала и до конца полного сгорания жгута светильника толщиной в палец и длиной в ладонь. Если за это время никто из сражающихся не побеждал, схватка объявлялась ничейной, но считалось, что испытуемый посвящение прошел, как более молодой и неопытный.

- Кто сказал начинать? - вдруг раздался от калитки знакомый, шутливо-возмущенный голос. В ней показался Микаэль. И не с пустыми руками. Геро, забыв обо всем, бросился к славянину. В одной руке Микаэль держал меч в ножнах и широкий боевой пояс, а в другой - тускло отсвечивающий щит. - Как можно начинать без оружия? - прокричал мастер. - Геро, держи!

О, Уркацилла! Его собственное оружие! Меч! Геро вырвал его из ножен! В два локтя длиной, в ладонь шириной, обоюдоострый, заточенный до той остроты, когда достаточно взгляда на дымчатое мерцание стали, чтобы ощутить близость смерти, блестящий, с костяной витой рукоятью, с канавкой посередине лезвия! Щит! Выгнутый в центре наружу, с множеством заклепок по внешнему обводу, с прочной захватной скобой, с кожаным ремнем, чтобы щит можно было забросить на плечо, при легчайшем соприкосновении издающий чистый благородный звон металла превосходной закалки! Толстый пояс из буйволиной кожи с приклепанными по всей длине стальными пластинками, способными выдержать колющий удар в живот, гибкая чешуйчатая портупея, на каждой клепаной чешуйке изображение всадника или пешего воина!

Все, толпившиеся во дворе, любовались оружием, как могут любоваться только ценители - как чревоугодник, смакующий изысканное блюдо, как сладострастник перед прекрасным женским телом - когда созерцание вызывает наслаждение, сравнимое лишь со сладкой болью. Воин поймет воина. Геро готов был взвизгнуть. Все богатство Дербента, да что там - мира! - в его представлении было лишь тусклой грудой мусора перед этим благородством форм. Он наслаждался запахами кожи, звоном щита, не выдержав, он в восхищении лизнул одну из чешуек, чем вызвал добродушный понимающий смех.

А потом был бой! И Геро, и Золтана азарт захватил гораздо раньше, чем они пошли друг на друга. На щите Золтана виднелись вмятины от страшных ударов, и меч его стал выщерблен, но владел он ими с умением мастера. Золтан занес меч!.. Со стороны кажется, замах неотразим... Подставлен щит! Гул столкнувшегося оружия для Геро - лучшая песня. Меч скользит по обводу, Геро наносит удар. Золтан прикрылся щитом. Удар! Уход вправо! Удар! Упоительный звон щита. Прыжок! Нырок! Подсед! Блеск мечей! Свист рассекаемого воздуха! Хорошо!..

На крылечке в плошке догорал светильник. Пылал огонь в очаге, казалось, сам великий Нишу пламенными глазами всматривается в схватку.

Как бы молниеносны ни были удары Золтана, Геро легко отражал их, не забывая следить за светильником. Зрители, затаив дыхание, наблюдали за юношей. Одобрительно крякали при удачном приеме, мычали в восхищении от ловкого ухода. Вот прощально ярко вспыхнул светильник перед тем как погаснуть. И тотчас Геро, сделав обманное движение, ушел вправо, нырнул под левой рукой Золтана и оказался за спиной его. Этот неожиданный прием отец называл "захват" и сам применял только в юности, потому что "захват" требовал необычайной гибкости и быстроты. Чтобы защитить спину, противник должен был, отпрянув, круто развернуться, и успевал бы... но Геро как прилип спиной к спине Золтана, разворачиваясь вместе с ним и одновременно щитом перехватывая его занесенную руку. При настоящем бое сразу бы хрустнули у Золтана сухожилия плечевой кости, выворачиваемой из сустава. Но Геро замер. Замер и Золтан. Погас светильник.

А потом все встали в "круг братства", плечом к плечу, и Геро встал, как равный со всеми, и каждый положил руки на плечи соседей, сцепив пальцы в сплошную завязь. Когда-то "круг братства" собирал сотни могучих воинов, а сейчас каждый слышал дыхание всех. Закашлял Шакрух. Возможно, это последний сбор!..

Они оставались в прошлом со своими привычками и надеждами, привязанностями и обычаями. Они стояли в тесном кругу, плечом к плечу, и каждый слышал дыхание всех; и каждого, за исключением Геро, пронзила сейчас тревожная мысль: кто же из них первым уйдет из этого малого "круга братства". Они оставались в прошлом, и время незримо сплетало над ними замысловатую вязь скорых испытаний, и не было среди них такого, который бы мог провидеть грядущее.

Медленно двигался по своему извечному кругу небесный свод, неумолимо увлекая за собой миры, в глубинах которых вихрился неодолимый поток времени. Жизнь всего лишь искра, мгновение, но эти искры вспыхивают и гаснут, освещая путь небесному своду, ибо только они мириадами своих мерцаний освещают будущее и гаснут в прошлом. Лишь для вечности не существует ни того, ни другого.

Они уходили в прошлое, все, кроме Геро. И когда чаша виноградного вина пошла по кругу и каждый выпил за победу Геро, в том числе и Золтан, добродушно приговаривая: "Как ты меня, а, сын Мариона?..", искренне радуясь за него, и все радовались победе Геро. Только юноша был безмолвен. С этого времени до самого последнего дня Геро никогда и никому не расскажет об этом испытательном бое, даже своим детям и внукам, ибо до самого последнего дня он останется прямодушным, неспособным к лжи. Этот короткий бой сохранится в его памяти как постыдное воспоминание. Когда Геро скользнул под щитом Золтана и перехватил его правую, занесенную для удара руку, он вдруг ощутил острое мгновенное желание выломать ее, вырвать из плеча, и вместе с этим вспыхнула злоба на Золтана. Его обдало жаром, бросило в пот. Чудовищным усилием воли он переломил себя и замер, дрожа от напряжения. И, видимо, почувствовав что-то неладное, замер тогда Золтан, нарочно уронив меч. И сейчас Геро не успевал отирать ладонью пот, тело горело, от стыда неловко было поднять глаза на друзей отца, впредь он никогда не потеряет самообладания. А Золтан весело смеялся, Бурджан шутил: