Мэри Чабб - Здесь жила Нефертити

Я вспомнила слова Альфреда Тернера: «Изучайте внимательно все скульптуры там, на месте. Как бы мне хотелось увидеть египетскую скульптуру у нее на родине, а не в музее». Какими жалкими казались мне теперь мои попытки мять глину и обтесывать камни. Я прекрасно понимала разницу между посредственными способностями и подлинным талантом. Передо мной было произведение одаренного мастера. Глядя на маленькую головку, ученица приветствовала неизвестного художника, умершего более трех тысяч лет назад.

Прикасаясь к предмету, пролежавшему так долго под землей, я испытывала странное волнение. Слова «это сделано три тысячи лет назад» я теперь воспринимала так: эта маленькая головка, прижатая ворохом щебня к развалившейся стене, лежала здесь в прожженном солнцем безлюдном месте все время, пока горела Троя, пока ассирийский царь Синахериб разорял города за пределами своего государства, а Афины достигли расцвета и пришли в упадок; она находилась там во время первого похода римлян в Лондон и в тот день, когда Гарольд пал в битве при Гастингсе [30] В 1066 г. при Гастингсе норманны под предводительством Вильгельма Завоевателя одержали победу над королем саксов Гарольдом. (Прим. ред.) , а последний Плантагенет [31] Плантагенеты — династия, правившая в Англии с 1154 г. Ее последний представитель Ричард II низложен в 1399 г. парламентом . (Прим. ред.) — на Восвортском поле; так она лежала долгие годы, вплоть до сегодняшнего дня! И вот, наконец, оказалась в теплой человеческой руке.

Я вдруг подумала, что и Нефертити когда-то держала в маленькой смуглой ручке портрет любимой дочери. Мне казалось, что и сейчас царица с любопытством наблюдала за мной через открытую дверь. Положив головку на место, я вышла во двор, залитый серебристым светом. Легкий ветерок, точно шлейф платья, коснулся меня. Слабый звук, похожий на шорох шагов маленьких, обутых в сандалии ножек, замер вдали. И вот все исчезло.

На другой день я попросила Джона разрешить мне сделать слепки с одного — двух металлических предметов, пока они еще не запакованы. Ведь с некоторыми из них нам неминуемо придется расстаться в Каире.

— Слепки? — переспросил он, несколько озадаченный.

Я объяснила ему, что лондонский ювелир снабдил меня специальным материалом — морской пенкой и научил делать слепки. Он сказал, что по ним сможет изготовить копии из материала оригинала.

Джон заинтересовался. Мы отправились в комнату, где хранились находки, и пересмотрели все предметы.

— Хеттский амулет из клада, — сказал он вдруг. — Что вы на это скажете? В Каире его обязательно отберут.

— Надеюсь, он выдержит. Предмет, с которого делается слепок, не должен быть хрупким, так как его приходится немного сдавливать. Было бы ужасно сломать амулет.

Немного помедлив, Джон сказал, что готов рискнуть, и я уселась за работу.

Морская пенка достаточно мягка, чтобы в нее можно было вдавить предмет, и достаточно тверда, чтобы запечатлеть каждую деталь. Взяв два куска такой пенки, я терла их, пока они не стали плоскими и гладкими. Затем очень осторожно вдавила амулет большим пальцем в меловой слой одного куска и, когда он наполовину погрузился, наложила сверху второй. После этого я стала сжимать обе половинки. Как только они соединились, я открыла их и вытащила амулет. К счастью, он ничуть не пострадал. Теперь каждый кусок хранил точный отпечаток половины амулета. Я снова соединила обе половинки слепка, крепко связала их проволокой и перочинным ножом выдолбила снизу воронку, а сверху просверлила две тонкие сквозные дырочки.

Хилэри пожертвовал для опыта несколько пуль и теперь плавил свинец. Мы влили расплавленный свинец в воронку. Послышалось слабое шипение, и вот перед нами новый амулет — точная копия настоящего. Только с макушки свисали два тонких коротких свинцовых усика. Острым ножом я отсекла их и затвердевший сгусток у нижнего отверстия. Работа была завершена.

Позднее мой лондонский ювелир сделал с этого свинцового слепка множество копий из массивного серебра, и у каждого человечка, как и у оригинала, были круглые золотые шапочки.

На следующее утро мы с Гильдой приступили к упаковке мелких предметов, и к венгру они уже были готовы к погрузке.

Ральф и Хилэри запечатали чертежи и зарисовки в металлические цилиндры.

Склад снова был пуст. Во дворе, среди разбросанной бумаги и соломы в лунном свете белели готовые к отправке ящики. Еще один сезон подходил к концу.

На следующий день к причалу подошла большая парусная баржа; она должна была доставить наши драгоценные ящики в Каир. Все рабочие собрались на берегу. Некоторые помогали перетаскивать вещи на борт, другие пришли ради развлечения. Такое большое судно не часто причаливало к их берегу. Его называли дедушкой нашей фелюги. Неуклюжее, с заплатами всех цветов и размеров, оно, казалось, в любой момент может неожиданно пойти ко дну, хотя мы были уверены, что этого никогда не случится. Вероятно, это судно существовало сотни лет.

Когда все ящики были благополучно водворены на борт, по трапу со степенным видом прошествовали гуськом трое куфти; в одной руке каждый нес по палке, в другой — по узелку. Они обязаны были сопровождать наши находки в Каир, а затем доставить их в сохранности с берега к двери музея. Высокие, стройные, в черной одежде и белых тюрбанах, эти куфти походили на Сима, Хама и Иофета; всем своим видом они точно говорили: «Право же, это не наше занятие». Их дружелюбно приветствовал капитан баржи — старый «морской волк» с сухим загорелым лицом. Вся команда состояла из троих рослых приветливых юношей — его внуков.

Как только ящики были аккуратно уложены, баржа отчалила. Течение все дальше и дальше уносило ее. И вдруг два паруса странной формы, как крылья гигантской птицы, веером раскинулись по обе стороны мачты. Легкий бриз раздул их, и старая неуклюжая баржа на наших глазах превратилась в прекрасное легкое судно.

Ослепительно белые паруса, развеваясь над странным грузом, поравнялись с северным мысом; еще несколько мгновений — и они исчезнут из поля зрения. Я подумала о головке принцессы, о тщательно нанизанных на нитки ярких ожерельях, о бронзовых ножах и зеркалах, о нарядной притолоке Хатиа. Все эти предметы плыли теперь по реке, навсегда удаляясь от родных мест, где они пролежали так долго.

Наконец баржа скрылась. Никто не произнес ни слова, но всем стало ясно, что с этой минуты сезон окончен.

— Сегодня вечером мы дадим импровизированный бал, — сказал Джон, все еще не отрывая глаз от далекого мыса и полоски прозрачной голубой воды.

Радостная весть мгновенно облетела всех: каждый, кто умеет петь и танцевать или желает присутствовать на вечере, приглашается в дом. Хуссейн и Абу Бакр развесили во дворе фонарики и поставили у стены в столовой складные стулья. Пока мы ужинали, гул голосов и суета нарастали. Порой раздавалась трель волынки или дробь барабана. Хуссейн сновал с блюдами вокруг стола. Он еле сдерживал возбуждение.