Ричард Майлз - Карфаген должен быть разрушен

Диодор/Тимей описывает, как Гамилькар и карфагенская армия занялись разбоем, похищая произведения искусства и другие ценные предметы из брошенных храмов и особняков {427} . Однако мы обладаем редким документом — пунической надписью из тофета в Карфагене; эти письмена, хотя и отрывочные, дают представление о карфагенской точке зрения на событие:

«И это mtnt в новолуние (месяца) (Р) 'It. в год Эшмуна, сына Аднибаала i (великого?) и Ганнона, сына Бодастарта, сына Ганнона rb. И rbm (полководец) Аднибаал, сын Гескона rb и Гимилькон, сын Ганнона rb пошли в (Г)алесу. И они захватили Акрагант (Акрагас). И они установили мир с гражданами Наксоса» {428} .

Несмотря на краткость и фрагментарность, этот текст хорошо иллюстрирует то, насколько однобоким может быть наше понимание некоторых исторических событий.

В 405 году карфагенские полководцы, лишившись из-за чумы половины своей армии, но добившись стратегических преимуществ, предложили Сиракузам мирный договор, с чем измотанный противник с готовностью согласился. Ясно, что условия мира были благоприятны для карфагенян. Сиракузы признали их господство в туземных и пунических регионах на западе и в центре Сицилии. Часть городов острова обязывалась ежегодно выплачивать Карфагену дань {429} .

Однако мирному договору, заключенному во времена обоюдного истощения, была уготована короткая жизнь. В обстановке неурядиц, создавшейся после неудачного противостояния с Карфагеном, тираном Сиракуз вдруг стал молодой человек незнатного происхождения, но одаренный обаянием и незаурядными политическими инстинктами — Дионисий {430} . Первой проблемой, с которой он столкнулся, было дезертирство ряда городов, входивших в сферу влияния Сиракуз, в стан Карфагена. Воодушевившись вестями о чуме в Карфагене, Дионисий сразу же начал вооружаться, строить боевые корабли и нанимать солдат и моряков {431} . К 397 году он уже был готов воевать. Обрядившись в тогу освободителя греков, Дионисий созвал в Сиракузах народное собрание и убедил его пригрозить карфагенянам войной, если они не освободят сицилийские города, якобы им принадлежащие. Одновременно началась экспроприация собственности у пунических жителей Сиракуз и высылка их из города. По всей греческой Сицилии была организована кампания этнических чисток, сопровождавшаяся насилием и массовыми убийствами {432} . При поддержке греческих поселений, не желавших платить дань Карфагену, Дионисий сформировал большую армию, подошел к Мотии и начал ее осаду {433} .

Карфагеняне были застигнуты врасплох. Они не успели собраться с силами и прийти на помощь Мотии, своему союзнику. Видя приближение сиракузян, защитники Мотии разрушили дамбу, соединявшую островной город с берегом Сицилии. Однако Дионисий построил гигантский мол, по которому подвел к крепостным стенам тараны и огромные осадные орудия. Карфагеняне попытались отвлечь его внимание, устроив налет на гавань Сиракуз. Но положение островного города стало безнадежным, когда в его стенах под ударами таранов все-таки появились проломы. Защитники Мотии сражались за каждую улицу, перекрывая их баррикадами и забрасывая наступавших греков метательными снарядами из окон высоких зданий. Дионисий предусмотрел и такой вариант сражения, соорудив шестиэтажные осадные башни, которые могли сравняться с самыми высокими домами в Мотии, и его солдаты успешно подавляли очаги сопротивления.

Греко-сицилийский историк Диодор, хотя и враждебно относившийся к карфагенянам, достаточно объективно и с некоторым сочувствием обрисовал отчаянное положение защитников Мотии:

«Понимая, какая опасность нависла над ними, и видя рядом своих жен и детей, мотияне сражались с особенной свирепостью, боясь, что их постигнет страшная участь. Одни, чьи родители, находившиеся поблизости, молили уберечь их от произвола победителей, дошли до такого состояния ума, что пренебрегали своими жизнями; другие, слыша плач жен и беспомощных детей, предпочитали умереть, но не видеть, как детей уводят в рабство. Побег из города, конечно, был невозможен, так как его окружало море, где хозяйничал враг. Самым ужасным для финикийцев и особенно тягостным было думать о том, как безжалостно они обошлись с греческими пленниками и им тоже предстоят такие же страдания. Действительно, у них не оставалось иного выбора, кроме как биться отважно, победить или умереть» {434} .

Город превратился в арену зверских расправ и массовых убийств. Диодор сообщает: Дионисий, видя, что его люди не щадят даже женщин и детей, решил положить этому конец, но не из жалости, а из корыстолюбия: он рассчитывал заработать деньги на продаже их в рабство. Когда же на его распоряжения никто не отреагировал, тиран отправил герольдов объявить в городе, что мотияне могут найти спасение в храмах, почитаемых греками. Однако все, кто последовал его совету, впоследствии были проданы в рабство. Греков, сражавшихся на стороне мотиян, распяли {435} . Город подвергся таким разрушениям, что его даже и не пытались восстановить {436} .

На следующий год, согласно Диодору/Тимею, Дионисий отправился опустошать другие регионы карфагенской Сицилии {437} . Однако карфагеняне, оправившись от шока, вызванного дикостью первоначального наступления, смогли собрать достаточно войск для того, чтобы дать отпор Дионисию. Одержав серию побед, включая захват и полное разрушение города Мессана, карфагенский полководец Гимилькон выдворил войска Дионисия из западной части Сицилии и даже дошел до Сиракуз {438} . Дионисия спасла, вероятно, эпидемия тифа, разразившаяся в карфагенском лагере и насланная, согласно злопыхательской греческой исторической традиции, богами в качестве наказания за святотатственные деяния, в особенности за разграбление храмов Деметры и Коры {439} . Диодор оставил нам красочное описание симптомов заболевания:

«Недомогание начинается с катара; затем опухает горло, появляются ощущения жжения, боли в сухожилиях, тяжесть в конечностях; наваливается дизентерия, все тело покрывается прыщами. В большинстве случаев именно так протекает болезнь, но некоторые безумствуют, полностью теряют память; они блуждают по лагерю, в помешательстве нападают на всех, кто встречается на пути. В общем, как оказалось, даже врачи бессильны вследствие остроты заболевания и скорой смерти; кончина наступает на пятый или, самое позднее, на шестой день и в таких мучениях, что многие предпочли бы погибнуть на войне» {440} .

Поначалу карфагеняне хоронили покойников, но смертность так возросла, что тела не погребали, а оставляли гнить там же, где человек умер {441} . Дионисий воспользовался бедствием, поразившим карфагенян, и направил против них и флот, и наземные силы. Гимилькон, оказавшийся в безвыходном положении, был принужден договариваться о перемирии. В соответствии с тайным соглашением, о котором ничего не было известно ни гражданам Сиракуз, ни карфагенской армии, Дионисий разрешил Гимилькону и карфагенской армии под его командованием уйти в обмен на большие деньги {442} . [184]В действительности лишь несколько кораблей вернулись в Карфаген, поскольку на флотилию напали сиракузцы, не знавшие о договоренностях. Из союзников Карфагена лишь сикулы смогли добраться до дома и испанские солдаты сумели объединиться в отряд, достаточно многочисленный для того, чтобы вести переговоры о вступлении в армию Дионисия. Основная часть воинства Гимилькона попала в плен или рабство {443} .