Александр Костин - Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия

Несмотря на то что Тредиаковский практически покинул светское общество и ушел в схиму, травля его как автора «Тилемахиды» и «Трех рассуждений о трех главнейших древностях Российских» продолжалась. Другого ожидать не приходилось, поскольку Тредиаковский пошел на неслыханную дерзость: рассуждать о первенстве и достоинствах славянского языка… весьма аргументировано доказывая оное даже с точки зрения общепринятой в то время (и до сих пор у многих, к сожалению!) библейской концепции существования мира. Такого допустить было никак нельзя!!! Вторая часть его книги начинается так:

«О первоналичии Россов». Ясно же, если доказано первенство языка, то естественно доказано было тем самым и первенство, первоналичие словенского и, в первую очередь, росского народа». Тут и началась травля – замалчивание, насмешки, изгнание из Академии Наук, которой заправляли все те же немцы. Несомненно, вся эта травля и безобразие усугубила и без того болезненное состояние Василия Кирилловича и приблизила его кончину.

Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что Екатерина Вторая была прекрасно осведомлена о существовании славянской докириллической письменности, о чем не преминула сообщить в одном из писем Вольтеру, показав ему тем самым, что она управляет не варварами, а народом с глубинной историей. Тем самым, значит, и возвеличив себя в его глазах за счет того самого унижаемого народа. Но Тредиаковскому она позволить этого не могла, как не могла простить аналогию своего воцарения на престоле, четко прописанную в его переведенной «Телемахиде»:

За свои злодеяния на земле «Цари» в «Тилемахиде» «заключены страдать и мучиться зельно» в Аду:

Валерий Васильев в предисловии к последнему изданию книги В. К. Тредиаковского пишет: «Россией триста лет управляли Романовы, практически немцы по крови и воспитанию, и никакого «превосходства» словенского языка они, естественно, допустить не могли, не говоря уже о «первоначалии Россов». Тщились видеть в этой роли себя однако, но, увы…

Надеемся, что все же наконец-то наступит новая эпоха, в которой восстановится историческая справедливость и будут востребованы идеи и факты, изложенные Тредиаковским в своих произведениях, в частности, в области звукообразной этимологии…» [476].

У самого же Василия Кирилловича уже не было никаких сил, чтобы отвечать на все эти выпады многочисленных злопыхателей. Все силы и разум свой он положил на алтарь своего последнего труда. Метроном отбивал последние годы, месяцы, недели, дни и часы этой многотрудной, но в то же время счастливой жизни. Жизни полностью, без остатка отданной на благо любимой России, о процветании которой он думал до последнего вдоха. Умер Василий Кириллович Тредиаковский 6 августа 1768 года. По одним сведениям похоронен в Петербурге, по другим – в Москве, на Лубянке, в древней Гребенской церкви, позже снесенной. Могилы его до наших дней не сохранилось [477]. Нам представляется, что похоронен он был на погосте Черниговского Троицко-Ильинского монастыря.

Недописанная рукопись «Слова о полку Игореве» оказалась в руках Иоиля Быковского, пообещавшего умирающему В. К. Тредиаковскому завершить его работу и опубликовать по мере готовности. Дальнейшая судьба протографа нам уже известна из вышеизложенного.

Таким образом, к автору в лице В. К. Тредиаковского невольно подключились еще два соавтора. Во-первых, Иоиль Быковский, дописавший последнюю главу – «Возвращение князя Игоря из плена», где впервые появляются атрибуты православного христианства: храм Святой Богородицы Пирогощей и традиционное окончание церковно-славянских произведений «Аминь». Можно даже «вычислить», с какого момента побега Игоря из плена начал дописывать поэму И. Быковский: «Солнце свѣтится на небесѣ – Игорь князь вѣ Руской земли», поскольку далее до самого конца Песни нет ни одной энклитики. Кроме того, он переписал протограф древнеславянским письмом (полууставом).

Во-вторых, сопричастным к написанию «Слова» оказался граф Мусин-Пушкин, самостоятельно, а возможно с помощью И. П. Елагина и И. Н. Болтина, «затемнивший» текст «Слова» для придания ему древнего происхождения. С этой же целью в текст поэмы были введены многочисленные гапаксы и сделаны перестановки. Нужно отдать должное этим, мастерски встроенным конъектурам, природа которых не нашла полного объяснения до сегодняшнего дня. На этом же этапе в ткань Песни был «вплетен» фрагмент из жизни Всеслава Полоцкого.

Итак, «авторов» трое, но оставили ли они некий знак о своем авторстве в самой поэме, как это было принято в древне– и среднеславянской литературной традиции? Авторы летописных сводов и отдельных летописей, как правило, оставляли свое имя в зашифрованном виде в конце летописного труда. Соавторы «Слова о полку Игореве» уже по традиции нового времени оставили свое имя в начале повествования: « Боянъ бо вѣщіи, аще кому хотяше пѣснь творити, то растѣкашется мыслію по древу, сѣрымъ вълком по земли, шизымъ орломъ подъ облакы?». Итак, автор повести коллективный, и имя ему «Троян» в составе: соловья , что «мыслію растекашется» <���генеалогическому, то есть историческому> древу – поэт и историк В. К. Тредиаковский; сизого орла, парящего под облаками , т. е. духовного лица Иоиля Быковского; наконец, серого волка , рыскающего «по земли» , иными словами менеджера – графа Мусина-Пушкина, поистине «серого кардинала», обеспечившего реализацию проекта за счет своих и государственных средств (волка ноги кормят).

По существу, мистификацию протографа «Слова о полку Игореве» осуществил именно Мусин-Пушкин. Похоже, что к концу своей жизни он совершил акт покаяния за содеянное прегрешение.

Если провести историческую параллель, то А. И. МусинПушкин и сотоварищисделали из рукописи В. К. Тредиаковского нечто похожее на то, что всю свою сознательную жизнь делал Петр Павлович Ершов (1815—1889 годы), «усовершенствуя» сказку «Конек-Горбунок», написанную в 1834 году А. С. Пушкиным. Из цензурных соображений Пушкин пошел на мистификацию, памятуя, что в противном случае произведение не могло быть опубликованным.