Коллектив авторов - Всемирная история: в 6 томах. Том 4: Мир в XVIII веке

Во второй половине XVIII столетия объединенный мамлюками-Хасанидами Ирак уже обладал хорошо налаженным административным аппаратом и боеспособным войском. О силе сподвижников Хасан-паши говорит и то, что Багдад, Басра, Мардин и Шахризор формально входили в состав Османской империи, но пользовались большой степенью автономии. Все должностные назначения в Ираке санкционировались багдадским правителем, налоги с объединенных эйалетов шли не в стамбульскую казну, а поступали в распоряжение казначейства в Багдаде, откуда часть денег перечислялась в Стамбул, а остальными паша распоряжался по своему усмотрению. К тому же за весь XVIII в. султанскому правительству ни разу не удалось на долгое время назначить на пост багдадского паши своих ставленников. Как писал в середине XVIII в. относительно Ирака переводчик российского посольства в Стамбуле Буйдий, «Порта Оттоманская, отчаявшись [иметь] владения в тех краях, не упоминает ни о Вавилоне, ни о Басре, ниже о Керкюте». Такое положение дел просуществовало до 1831 г., когда Стамбул, воспользовавшись эпидемией чумы в Ираке, силой восстановил свое прямое управление этой арабской территорией.

Подлинной столицей Ирака оставался Багдад, тогда как в других эйалетах правили доверенные мамлюки багдадского паши. Власть мамлюкских эмиров Багдада не распространялась только на североиракский город Мосул, расположенный вблизи османо-сефевидского фронта и на границе курдских владений и арабских земель. Здесь укрепилась семья Джалилидов, возводящая свои корни к христианским торговцам из восточной Анатолии. Предок Джалилидов переехал из Диярбакыра в Мосул в конце XVII в., а его семеро сыновей обратились в ислам. Старший из них, Исмаил ибн Абд аль-Джалиль, откупил право снабжения османских войск продовольствием в 1726 г., а вскоре получил под свое управление и эйалет Мосул. Хотя ирано-османские войны XVIII столетия в большей степени угрожали безопасности Среднего и Нижнего Ирака, в 1736 г. сыну Исмаила Хусейн-паше аль-Джалили пришлось энергично оборонять Мосул от афганских отрядов Надир-шаха; успех Хусейна поднял популярность его родственников в городе и позволил ему надеяться на усиление своих позиций в Ираке. Он даже смог в 1741 г. добиться поста паши Басры, поскольку отвечал за снабжение османских армий, боровшихся с Надир-шахом на юге страны. Однако мамлюки Ахмеда-паши, представлявшие значительную военную силу, решительно расстроили его планы. После этого случая Джалилиды, преобладая в администрации эйалета Мосул, не пытались расширить пределы своих владений. Они больше, чем багдадские паши, зависели от назначений Порты, регулярно заменявшей одних из них на других, и стремились укрепить свои связи с янычарским корпусом Мосула и городским патрициатом. Пять поколений этой семьи правили эйалетом Мосул до 1834 г., когда соперничающие местные кланы свергли последнего пашу-Джалилида.

Внутриполитические процессы в сиро-ливанском регионе на протяжении XVIII столетия складывались менее однозначно, чем на восточных окраинах империи. Являясь в силу своего географического положения ключевым звеном доступа метрополии к азиатским провинциям, Большая Сирия (Биляд аш-Шам) даже превосходила Ирак в неоднородности природных и климатических условий: древнее финикийское ядро портовых городов и земледельческие прибрежные районы, а также горные территории Ливана и Палестины заметно отличались своим хозяйственным укладом от восточных и юго-восточных областей Приевфратья и Сирийской пустыни, населенных бедуинами.

Разнообразие природных условий Сирии дополнялось конфессиональной пестротой ее населения. Хотя мусульмане составляли большинство (около 85 %), многие арабоязычные сирийцы (около 15 %) исповедовали христианство. В мусульманской общине Сирии преобладали сунниты (около 80 %), а шииты (в том числе алавиты, исмаилиты и друзы) составляли меньшинство. Наконец, в христианской среде были многочисленные православные и марониты, часто встречались общины сиро-яковитов, несториан, армяно-григориан. Иудеи, проживавшие главным образом в прибрежных городах, составляли в XVIII в. не более 1 % от общей численности населения региона.

Городская традиция сиро-ливанского региона в конце XVII — начале XVIII столетия вступила в полосу кризисного развития. Этот процесс слабо затронул крупные торгово-ремесленные центры — Дамаск, Халеб, Иерусалим, Триполи, — через которые проходили караванные пути и маршруты продвижения османских войск на Месопотамию, Хиджаз, Анатолию и Иран. Однако средние и мелкие городские поселения (Сур [Тир], Джубейль, Наблус, Яффа, Сафад, Лидда, Аскалон, Рамла) заметно деградировали, а численность их населения уменьшилась. К тому же в ряде горных и прибрежных районов города традиционно были слабо связаны с окружающей сельской периферией (Хама, Латакия, Антакья) в силу религиозных различий между городским населением (в основном мусульмане-сунниты) и большинством местных поселян (во многих округах алавиты). В других частях Большой Сирии (Горный Ливан, нагорные округа Палестины) местные землевладельцы, наследственно управлявшие в сельских районах, проживали не в административных центрах, а в укрепленных поселениях-замках, стоящих в горах. Поэтому в отличие от Дамаска или Халеба, оказывавших заметное влияние на окружающие территории, ситуация в малых городах не сопрягалась с жизнью сельской округи: относительная стабильность в районном центре, как правило, сопровождалась непрерывными междоусобицами сельской знати.

Отчуждение сирийских городов и зависимых от них сельских территорий усугублялось участившимися с начала XVIII в. бедуинскими набегами. На протяжении всего столетия османским властям, несмотря на все их усилия, так и не удалось создать надежные рубежи обороны приморских регионов от посягательств со стороны кочевой и полукочевой периферии. Тем временем на племенной карте Сирии произошли крупные перемены: массы североаравийских племен (конфедерации аназа и шаммар) переместились на запад, «сдвигая» перед собой более мелкие племена бану сакр, бану сахр, мавали, сардийя и др. Причины этого явления были множественны (изменения климата, засухи, военное давление со стороны ваххабитов Неджда), но его результаты были однозначно отрицательны: расселяясь в земледельческих округах, бедуины неизменно навязывали крестьянам «плату за охрану и покровительство», а временами грабили находившиеся под их «защитой» селения, прерывали сообщения между городами. Особенно тяжкие политико-экономические последствия имели нападения бедуинов на сирийский караван, ежегодно выдвигавшийся к аравийским рубежам для совершения паломничества (хаджа). Захват следовавших с караваном священных символов духовного покровительства султана Мекке и Медине (санджака и махмаля) подрывал авторитет Порты в мусульманском мире, а прекращение организованного хаджа наносило удар по интересам сирийских ремесленников и купцов, а также племен, снабжавших паломников всем необходимым и обеспечивавших охрану караванов. Сдерживая натиск бедуинов, потерявших прежние пастбища и источники воды, османские губернаторы вели гибкую политику. Они то применяли военную силу наемников и янычар, то использовали для убеждения шейхов племен авторитет местных лидеров арабского происхождения, а то и просто выплачивали племенным вождям вознаграждения, чтобы отвратить их от грабежа земледельческих округов и торговых караванов.