Сборник статей - И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата

Полагаем, однако, что замысел ИОНП должно отнести к более раннему времени. Как Шаховской сообщал Мещерскому во втором письме, он «уже давно желал написать исторический обзор нашего новаго просвещения» [Шаховской 1843: 292]. Перечисляя российские завоевания последних лет на юге и востоке, якобы предсказанные Петром, он подчеркивал: «Это было написано до, вынужденнаго мятежным духом запада, распространения нераздельной русской Империи за Вислу, до издания свода законов <���… > до великодушного спасения еще недавно враждебного нам Султана, быстрым появлением наших вспомогательных войск перед изумленным Константинополем, и налетом в Босфор прекраснаго Черноморскаго флота» [Шаховской 1843: 296] – т. е. до событий 1831–1833 годов. Здесь престарелого автора либо подвела память (в первом письме Мещерскому речь заходит о польских событиях [Шаховской 1833: 32–35]), либо сочинение о Петре действительно было написано им в предшествующий период. Так или иначе, анализ исходной концепции Шаховского в той ее части, что касалась Петра, позволит хотя бы в общих чертах представить замысел ИОНП.

Первые упоминания Петра у Шаховского можно обнаружить в статье «О начале театра в России» (1808) [ДВ: 49–51]. Самостоятельной трактовки образа императора там не было – автор пересказывал сведения о немецких труппах в России, восходящие к «Краткому известию о театральных в России представлениях, от начала их до 1768 года…» Я. Штелина. В водевилях Шаховского середины 1810-х годов – «Казак-стихотворец» и «Ломоносов, или Рекрут-стихотворец» (в первом события разворачиваются сразу после Полтавской победы, во втором – в начале 1740-х) хотя речь и заходит о Петре, но в большей степени как об идеальном русском государе, чей образ в послевоенном контексте легко проецировался на Александра I 5. В итоге, даже не располагая полным корпусом текстов Шаховского за этот период 6, мы можем заключить, что фигура Петра не была актуальна для драматурга вплоть до начала царствования Николая Павловича.

Находясь со второй половины 1826 года в Москве 7и, очевидно, участвуя в коронационных торжествах 8, Шаховской, всегда чуткий к новым идеологическим и эстетическим веяниям, принимается так же, как и многие другие русские литераторы, за прославление деяний Петра, а значит, опосредованно и Николая (ср. [Костина], [Лотман], [Осповат, Рогинский]). Однако подход драматурга к этой теме был вполне оригинальным. Отсылками к примеру Петра Шаховской наполняет комедию-водевиль «Ф.Г. Волков, или День рождения русского театра» (1827), посвященную легендарному ярославскому актеру Волкову [Иванов], казалось бы, никак не связанному с Петром.

Сюжет пьесы основан на предании о том, как Волков, желая сделать сюрприз отчиму, подготовил и представил в «кожевенном сарае» спектакль, положивший «начало» русскому театру. Исторический анекдот Шаховской согласно канонам жанра «оживил» традиционными комедийными образами. Так, помешать Волкову пытается подьячий Фаддей Михеич, считающий театр «чертовщиной и бесовщиной» [Шаховской 1827:15]. Однако благодаря приверженности всего ярославского общества к «просвещению» представление удается, и новоиспеченные актеры побеждают невежду.

Характерно, что, защищая сына от нападок Михеича, мать Волкова ссылается на то, что «при отце нашем, первом Императоре, представляли комедии не только в Кремле, но и в царевниных теремах и в Ростовской семинарии» [Шаховской 1827:13 об.]. Позднее Шаховской писал Мещерскому, что, по его мнению, именно представления при дворе сестры сформировали взгляды молодого Петра и «внушили ему понятие о словесности» [Шаховской 1833:38]. В таком контексте крайне значимо, что Волков ставит «старинную пьесу Эсфирь, которая была играна в теремах Царевны Софьи Алексеевны» [Шаховской 1827: 6 об.]. П.И. Сумароков и Н.И. Греч, из статей которых автор почерпнул название игранной ярославцами пьесы [Сумароков: 302], [Греч: 19], писали о других комедиях, представленных при дворе Софьи, и не соотносили волковскую «Эсфирь» с традиционно упоминавшейся пьесой «как Артаксеркс велел повесить Амана», игранной при Алексее Михайловиче [ДВ: 50], [Греч: 6]. Шаховской в «Дне рождения русского театра» смешал эти сведения 9, в результате чего вычертил принципиально значимую линию преемственности: «Эсфирь», восходившая к допетровским временам, представлялась при малолетнем Петре и позднее стала первой пьесой «родившегося» в Ярославле национального театра. При такой трактовке «отец русского театра» оказывался прямым продолжателем дела Петра, а его «кожевенный сарай», со всей метафорикой «рождения», попадал в парадигму аналогичных объектов 10. В пьесе Волков декламирует:

В письме Мещерскому Шаховской приравнивал по значению пьесы, игранные при дворе Софьи, и виденное Петром в детстве «учение по Европейскому образцу регулярных полков» – и то, и другое автор считал «первыми неизгладимыми впечатлениями», которые были «очерком того великаго творения, к которому он (Петр. – Д-И.) был предназначен» [Шаховской 1833: 38]. Позднее в «Летописи русского театра», переходя к описанию начинаний Волкова и Сумарокова, Шаховской утверждал: «Самый русский театр, появившийся при Петре Великом, скрылся до счастливаго царствования его народолюбивой Дщери» [Шаховской 1840а: 3].

Отметим, что верным продолжателем петровских начинаний является и отчим Волкова Полушкин. Как характеризует его главный герой: «Вотчим мой грамотей и не прочь от нового: он завел здесь небывалую фабрику, выписал мастеров немцев» [Шаховской 1827: 6 об.]. Вместе с тем Полушкин – «настоящий Христианин» [Шаховской 1827: 20] и устраивает на свои именины угощение «нищей братьи», «как встарь водилось на Руси» [Шаховской 1827:18 об.] Оба персонажа иллюстрируют авторский тезис о «переимчивости» российского народа, который при этом не теряет исконной национальной культуры. В этом смысле Волков и Полушкин оказываются до некоторой степени уподобленными Петру. Параллель особенно заметна, если обратиться к поэме Шаховского «Москва и Париж в 1812 и 1814 годах» 11, в обширных примечаниях к которой автор подробно пишет о деяниях Петра.

Если Волков в комедии преодолевал сопротивление невежественного подьячего, желая создать «первый» русский театр, то в поэме «Петр затеплил Просвещение и вводил Художества там, где еще закоренелые предрассудки считали их грехом и развратом» [Шаховской 1830: 29].

Для осуществления своего замысла Волков завел знакомства в итальянском театре, где «перенял все, что можно было: узнал музыку, ноты; понаторел в резьбе и живописи <���…>; принаровился к театральной постройке и машинам; снял с них рисунки», потом привез из Петербурга «все, что на первый случай необходимо» и обучил соратников [Шаховской 1827: з, 5 об.]. Петр «обязан Себе Самому, даже воспитанием Своим, прищепляясь <.. > ко всему, от чего мог приобресть познания. <���… > в то же время учил Свое Отечество всему, что для него было необходимо^ показывал Своим примером» [Шаховской 1830: 29–30].