Сборник статей - И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата

4В такой не вполне тривиальной форме Дево в очередной раз вводит многократно повторяемую в поэме и весьма традиционную мысль об огромной протяженности России. Вообще петровские преобразования вдохновляют Дево на самые оригинальные метафоры: рассуждая о том, что Россия еще не созрела для либеральных идей, он напоминает о «сверхчеловеческих усилиях, которые пришлось приложить Петру для того, чтобы окунуть своих подданных в купель цивилизации» [Mosaïque: 130], а госпоже де Сталь приписывает отсутствующую у нее фразу: «Петр Первый поместил свою нацию в теплицу и взрастил ее на пару» [Mosaïque: 146]; у Сталь речь идет о том, что в России в теплицах выращивают фрукты и цветы [Сталь: 206].

5Дево приводит в пользу императора и аргумент психологического свойства: в бытность свою великим князем Николай был не слишком общителен, особенно с подобострастными вельможами, но держался просто и великодушно, а переход из состояния великого князя в положение императора, как бы стремительно он ни совершился, не может «полностью переменить человека и превратить ягненка в тигра» [Mosaïque: 139].

6Дево был архаичен не только в понимании словесности как способа снискать благосклонность царя; архаична и сама его манера письма с пространными «научно-популярными» примечаниями, в которых излагается информация, не вместившаяся в стихи (та самая манера, которую пародировал Пушкин в примечаниях к «Евгению Онегину»): если в тексте «Николаиды» упоминаются «дети Тироля», то в подстрочном примечании разъясняется: «12 певцов, явившихся из Инсбрука»; если в тексте назван Фридрих, то в примечании уточняется: «брат короля Вюртембергского»; имя Бабёфа также снабжено пояснением: «Бабёф, который кончил жизнь на эшафоте, проповедовал аграрный закон и эгалитаризм». Сходным образом в поэме «Нева» Дево поясняет не только реалии («И чудом города пред нею вырастали» – «намек на путешествие Екатерины Великой в Тавриду»), но и собственные образы (к строкам: «Вовек Востока сказкам фантастичным / Сокровищ стольких не родить» сделана сноска: «Здесь хотели намекнуть на роскошные празднества, описанные в сказках „Тысячи и одной ночи“»).

7Намек на описанную Кюстином в его «России в 1839 году» перемену взглядов: уехав из Франции убежденным противником конституционной монархии, он возвратился из России ее сторонником.

8Из письма Л.В. Дубельта С.С. Уварову от 13 июня 1844 года по поводу опровержения на книгу Кюстина, сочиненного М.А. Волковым; см.: [Мильчина: 269].

9За год до появления «Николаиды» в Париже вышла французская брошюра П.А. Вяземского «Пожар Зимнего дворца»; Вяземский упоминает в ней мятеж, разразившийся у порога дворца и подавленный императором; хотя рассказ Вяземского более чем лестен для Николая («…даже побежденные бунтовщики

признали его императором – императором не только по праву, ибо право было на его стороне, – но и на деле» [Wiazem-ski: 9-10]), из русского перевода брошюры (Московские ведомости. 1838. 20 апреля) этот фрагмент был исключен. Даже труд благонамеренного Корфа «Восшествие на престол императора Николая I» предназначался исключительно для членов правящей династии в качестве ее «семейной тайны», напечатан же был в 1857 году в связи с особыми обстоятельствами – возвращением декабристов из ссылки; см.: [Рудницкая, Тартаковский: 15–24].

10В этом он, впрочем, порой и сам отдавал себе отчет. Изложив один свой утопический проект (создать в Петербурге национальную гвардию из постоянно проживающих здесь иностранцев – чтобы они поддерживали порядок в том случае, если всех военных отправят защищать границу), он тотчас прибавляет: «Конечно, это все пустые мечты, потому что никогда местные жители не поручат чужестранцам охрану своих жизней и своей собственности. Если я высказываю здесь эту мысль, то лишь для того, чтобы доказать, что нет такого вздора, который не может взбрести на ум человеку» [Mosaïque: 302], – редкий, и не только у Дево-Сен-Феликса, пример самокритичности и здравомыслия.

Ацаркина / Ацаркина Э.Н. Александр Осипович Орловский, 1777–1832. М., 1971.

Дарнтон / Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры. М., 2002.

Мильчина / Мильчина В.А. Россия и Франция: Дипломаты. Литераторы. Шпионы. СПб., 2004.

Мильчина, Осповат / Мильчина В.А., Осповат А.Л. Комментарий к книге Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году» // Кюстин А. де. Россия в 1839 году: Дополнительный том. СПб., 2008.

Рудницкая, Тартаковский / Рудницкая Е.Л., Тартаковский А.Г. Вольная русская печать и книга барона Корфа //

14 декабря 1825 и его истолкователи (Герцен и Огарев против барона Корфа). М., 1994.

Сталь / Сталь Ж. де. Десять лет в изгнании. М., 2003.

Mazon / MazonA. Deux Russes écrivains français. Paris, 1964.

Mosaïque / Desvaux-Saint-FélixF.-M. Russie et Pologne. Mosaïque historique, politique, littéraire et anecdotique. Paris, 1847.

La Nicolaïde / Desvaux-Saint-Félix F.M. La Nicolaïde, ou Le Tsar et la Russie. Paris, 1839.

Wiazemski / Wiazemski P. Incendie du Palais d’Hiver à Saint-Pétersbourg. Paris, 1838.

Документ, на который нам хотелось бы обратить внимание читателя, нельзя назвать неизвестным: около половины его текста уже побывало в печати 1. Тем не менее новое обращение к нему, как кажется, не вовсе лишено смысла. Приведем полный текст заинтересовавшего нас доноса в сопровождении трех служебных писем, составляющих вместе с ним дело III Отделения на восьми листах «По слуху, о назначении будто бы Профессора Московского университета Погодина наставником к Их Императорским Высочествам» 2.

<���Н.А. Кашинцев – Л.В. Дубельту>

Собственно для сведения Леонтия Васильевича

весьма секретное

Здесь всех благонамеренных людей чрезмерно изумляет слух будто Профессор Московского Университета Михаил Погодин берется в наставники Истории к Его Высочеству Великому Князю Константину Николаевичу. Этот слух делает весьма грустное впечатление, от него плодятся следующие толки: «как мало в С. Петербурге знают людей, к чему же после этого Жандармы, когда не охраняют Дом Царской от входа в него, а еще дают входить в него таким пресмыкающимся безнравственным людям, каков Погодин. Кто его не знает? Спросите об нем встречного и поперечного – это просто каналья без правил без чести». – Тут с омерзением припоминают целой анекдот, рассказ о котором я и не могу себе позволить облечь в форму докладной записки по гадости его содержания: что он в издании Московского Вестника обсчитал покойного Пушкина, участвовавшего в этом журнале, что Пушкин заставил его за то угрозами сделать по крайней мере богатой обед за украденные барыши; приехал на обед с своими приятелями, на котором пропели Погодину ругательные, просто матерные куплеты, повалили Погодина на пол, дергали за руки и за ноги, за лице так, чтоб был открыт рот, и каждой гость садился ему на лице и стрелял из задницы прямо в рот Погодина, который просил пощады от такой дружеской шутки. —