Георгий Пахимер - История о Михаиле и Андронике Палеофагах

22. Желая приучить к военным делам и младшего после царя порфирородного, Константина, царь посылает его со многими опытными военачальниками на запад против возмутившихся трибаллов, которые, поручив войска некоему Котанице, отложившемуся от царя, опустошили страну до Серр. Сам же узнав о худом положении дел на востоке, и об опасностях, угрожавших областям по Сангаре, — от ее устьев до Прусы, тотчас вооружился, как мог, и переправившись чрез Босфор, остановился лагерем при подошве холма Святого Авксентия, в ожидании западного войска, которое собиралось в назначенных пунктах, чтобы идти с ним в поход. Находясь здесь, он получил от сосланного на остров Хилу Иосифа прошение о переведении его оттуда; потому что зимою в той стране, писал он, свирепствует такой холод, что если ему необходимо будет оставаться там еще, то здоровье его не перенесет приближающейся зимы: проведши там это время года один раз, он говорит по опыту. Поэтому прошению, царь пригласил Иосифа к себе и удерживал его в лагере. Это происходило в месяце мемактирионе. Они виделись каждый день по нескольку раз; державный угождал ему, с удовольствием слушал его, по его ходатайству, делал многим то, о чем его просили, а для жительства ему назначил монастырь Космидия. Поэтому и старец относился к царю кротко и дружески; так что, когда царь в шутку приглашал его на патриаршую кафедру, он отвечал: готов, если только отменено будет сделанное. Но тогда не время было отменять это: напротив, как скоро вступил на престол новый папа, Николай, — державный опять отправил туда послов; а потом посылал еще в Апулию доместика [125] Доместиками в церковном клире Кодин называет επιστάτας τν μελδν или ρχδν — начальниками хора, которые управляли пением после протопсалта, или хороначальника, регента. Доместиков было два: один на правом, другой — на левом клиросе. Constantin. de Admir. Imp. с. 50. Scylitz Ioh. Cantacuz. Hist. L. 1. с. 41 Domin. Macer. делит доместиков церкви на патриарших, на царских и царицыных, и на клировых. Hierolex. Hofman. Lex. церкви Мандана, или Меркурия, внушив ему обратиться к папе, если не достигнет цели посольства. Для того-то и назначены были послы церковные. Мандан схвачен был королем Карлом и задержан. Но когда узнали, что задержанный был первый проповедник [126] Первый проповедник у Пахимера называется Πρωτοκήρυξ; а под этим словом разумеется лицо, отличающееся не особенною способностью проповедовать, а внешним, полученным от церкви достоинством — стоять во главе проповедников. Следовательно, ΙΙρωτοκήροξ был πιστάτης τνκηρύκων, как πρωτοψάλτης πεστατεΐτο τνψαλτ ν. церкви, — папа повелел тотчас освободить его. Так поступал державный, стараясь всячески показать свою заботливость о поддержании мира. Посему во время разговоров с ним Иосифа не могло быть и речи о том деле; беседы их были просто дружеские, предрасполагавшие царя назначить Иосифу более спокойное место жительства.

23. Патриарх Иоанн не мог сдержать обещания, которое дал тому почтенному мужу, великому эконому церкви Феодору Ксифилину, — не мог утерпеть, чтобы не писать и не отвечать противникам относительно догматов, как бы там другие ни говорили. Видя, что ежедневно являются различные сочинения, в которых примиряющиеся с итальянцами подвергаются порицанию, как отступники, и притом на основании писаний, и своею твердостью возжигают гнев в других, которые и не знали, что находятся в таком опасном состоянии, Иоанн тоже решился писать и равным образом из книг доказывать, что восстановители мира между церквами нисколько не уклонились от истины, но постановили ее твердо и основали на письменных свидетельствах, не имея в виду ничего своекорыстного. Ему попадается в руки сочинение, писанное мудрейшим Блеммидом к царю Феодору, которое начиналось так: «Ищущий не вовремя и получающий вовремя», и послание к царю Болгарии Иакову, начинавшееся таким выражением: «Есть у меня болезнь, которую выскажу; ибо к священному врачу…» Встречает он и еще книгу Никиты Маронейского, очень уважаемого великою церковью, в которой он был хартофилаксом, а впоследствии — архиереем великого города Фессалоники: она в целых пяти рассуждениях раскрывала места божественных писаний, говорившие в пользу мира церквей. Воспользовавшись этими сочинениями, как основаниями, он присоединил к их содержанию очень многое и, хотя имел в виду цель, преследуемую теми писателями, однако, увлекаясь страстью излагать свои мысли, входил в предмет старательнее и все направлял к первой цели — доказать основательность предпринятого дела примирения. При этом он не останавливался на немногих ясных свидетельствах, но, по жадности, привнес много таких, которые не согласны были с прежними, так что у него выходили противоречия. С ним случилось то же, что бывает с людьми неразборчивыми в пище: приняв пищу полезную и удобоваримую, они потом наполняют желудок неполезною, и от того, вместе с этою изблевывают и ту. Что же произошло отсюда? Возникли неблаговременные распри и споры, — и главною причиною словопрения было то, что затронуты догматы. «Жалкие люди! Вам позволено рассуждать о догматах; но если они внесены в дом Господень, то здесь, что ни говорите, это — догматы. Преступно ли по необходимости напоминать о догматах тем, которые защищают догматы, тогда как не их бы дело — толковать об этом? Не думаю. — Между тем явились жалобы и некоторые из них дошли до слуха царя. Противники обещались успокоиться, если царь открыто запретит толковать о некоторых догматах, как бы кто ни содержал их. Но царю с одной стороны хотелось примирить их, с другой — ему неприятно было исполнить их требование: поэтому он излагает догматы на бумаге, считая это верным средством и отделаться от просителей, и представить принятое правило веры. Ведь о Боге, говорил он, должно чаще вспоминать, чем дышать; а догмат есть воспоминание о Боге. При этом повелено однажды навсегда возбранить уклонение от писаний. Однако патриарх не избавился от обвинений в том, что дело, утвердившееся уже долгими временами, захотел ослабить, и отложившихся подверг жестоким со стороны царя наказаниям. Благоразумие требовало, чтобы он молчал и кротко переносил порицания; тогда было бы меньше зла. Явными своими противоречиями дав пищу существовавшей вражде, он противникам открыл слабую сторону дела, а себе и своим сообщникам причинил много вреда. В то же время, узнав о свидании царя с Иосифом, и о том, что в царском лагере находится и епископ ефесский, он стал догадываться, что царь не в хорошем к нему расположении; а потому счел нужным писать Ефесскому епископу, прибавив из лести к титулу ερώτάτ (священнейшему) слово πάν (все), чтобы выходило πανιερωτάτ [127] Титул πανιερώτατος в византийской церкви в то время прилагаем был только к патриарху; а прочие архиереи назывались ερώτατοι. Впрочем, в литургии Златоуста и митрополит называется πανιερώτατος; при совершении ее священнодействующий громогласно взывает: μνήσθητι, κύριε, πανιερωτάτ μητροπολίτ μν τοΰ δεΐνος. (всесвященнейшему), и просил, при свидании с царем, исходатайствовать у него благосклонное соизволение на прибытие к нему патриарха; и если получится решительное приглашение, проситель будет очень благодарен за такое содействие. По получении письма от патриарха, епископ Ефесский, притворившись его другом (ибо ненависть к нему, возбужденная недавними беспокойствами, в нем еще не умолкла), докладывает царю и получает его согласие на приезд патриарха. Причины же ненависти (необходимо упомянуть и об этом) были различны; впрочем, о них мы будем говорить немного. Самое худое в этом отношении было то, что приверженцы Ефесского епископа и многие архиереи терпели сильные притеснения за несогласие принять церковный мир, пока не принуждены были подчиниться воле царя и не показали вида, будто согласны на единение, врачуя совесть не писаниями (ибо бились не из-за этого), а тем, что согласие на мир приносило тогда церкви много пользы со стороны экономической. Стало быть, в то время действовали от противного, как выражаются риторы, то есть совершали нечто худое, чтобы выходило больше хорошего. Так-то ведь и Павел, говорили они, остриг себе волосы, соблюдал обряд очищения по закону Моисееву и обрезал Тимофея; так и третий собор не отлучил Феодора Мопсуестского; так еще прежде Василий великий принял дары, принесенные в церковь Валентом. Подобных случаев, чтоб не исчислять их порознь, — приводимо было множество в доказательство законности тогдашних действий. Поэтому принимавшие мир к своему исповеданию прибавляли такие слова: если они грешат, то грех их пусть падет на того, кто рассматривал основания этого дела, и священная клятва пусть обрушится на отступников, которые ручались за его истинность. Но патриарху это не нравилось: он говорил, что и жизнь ему не в жизнь, если не докажет из писаний, что те прежние, не имевшие с латинянами общения, находились в заблуждении. Это заставило его учреждать частые соборы и, приглашая на них много людей сторонних, рассматривать с ними книги, и издавать новые сочинения. Стараясь же таким образом, сколько мог, доказать основательность церковного мира, он нечувствительно впал в излишества. Вместо того, чтобы ссылаться на Дамаскина и божественного Максима, также на божественного Тарасия или — что то же — на весь седьмой собор, которого исповедание, посланное восточным епископам, подписано было всеми, и в котором сделано прибавление: «Мы научились исповедывать, что (Дух Святый) исходит из Отца чрез Сына», — вместо того, говорю, чтобы сослаться на эти свидетельства и врачевать себя и других этим прибавлением, не вдаваясь в толкования, он начал, сколько можно больше, собирать выдержек из писаний. Нашедши, что Василий Великий, в рассуждении о сыне, частицу чрез (δι) заменял частицею из (ξ), и эти предлоги считал как бы взаимозаменимыми, например, в изречениях «я стяжал человека чрез Бога», т. е. из Бога, и «рожденное из жены» т. е. чрез жену, — чтобы божественный апостол не служил поводом, как он говорил, к выводу еретической мысли о рождении будто чрез канал, — ежедневно отыскивая множество и других таких мест, в которых чрез поставлено вместо из , он думал этим совершенно оправдать прибавку к символу из Сына. Нашедши также у божественного Дамаскина выражение, в котором Отец называется изводителем (προβολέος) Духа возвестителя (κφαντορικοΰ) и изменяя «изводителя» «в виновника» (ατιος), он говорил, что Дамаскин, хотя и не называл Сына виновником Духа, однако ж, исповедывал, что виновник Духа есть Отец чрез Сына. Поэтому Отец называется виновником Духа чрез слово изводитель. Это выражение отца, Дамаскина, некоторые отвергали как подложную вставку; другие же хотя и принимали его, но слово προβολες изменяли в παροχες (податель), κφαντορίαν же (возвещение) понимали не в смысле бытия, а в смысле вечного обнаружения (κφανσις). Для потомков такие выражения послужили поводом ко многим соблазнам, равно как и изречение отца, Григория Нисского, в котором об исхождении раздельно говорится так: «Одно (из Божественных Лиц) исповедуется причиною, другое — из причины; в сущем же из причины мыслим мы опять иное различие: ибо одно выступает из первого, а другое — чрез выступающее из первого; так что посредство Сына и ему самому сохраняет единородность, и Духу не преграждает единения с Отцом». Такие доводы приводил патриарх, доказывая, что посредство Сына необходимо требует частицы чрез (δι); частица же чрез допускает итальянскую частицу из (ξ); потому что эти предлоги безразлично употребляются один вместо другого. Епископ Ефесский, Мелетий Афинский и очень многие другие соблазнялись этим, но искажение догматов почитая злом большим, предпочли, зло меньшее — принять на себя грех мирного общения с людьми, ошибающимися в значении Божественных догматов. Впрочем, Мелетий действовал довольно смело: однажды, говоря на соборе очень много, он приказал, наконец, слуг взять верхнюю свою одежду и следовать за собою, как бы приготовлялся, за противоборство, идти в изгнание. Ефесский же епископ, хотя в отношении к царю держал себя осторожно и не хотел в настоящем случае казаться вводителем соблазна, однако переносил это с величайшею болью и, как думали, старался тайно низвергнуть патриарха.