Олесь Бузина - Союз плуга и трезуба. Как придумали Украину

В Москве добровольную инициативу изгнанника заметили. Только-только начинался 1920 год. Колчака удалось к этому времени отбить. Юденича — отодвинуть, Деникина — сбросить в Черное море. Но обстановка оставалась крайне нестабильной. Мировая революция могла буквально задохнуться в своей колыбельке. Петлюра снюхался с поляками. А те перешли в наступление. Из Крыма готовился выбраться Врангель. На юге Украины буянил Махно. Тут каждое доброе слово было на счету. Тем более, слово Винниченко — известного до революции писателя, которого не только знал, но и ругал за аморальность произведений сам великий Ленин! Один из романов Владимира Кирилловича — «Заветы отцов» — подсунула Ильичу еще в эмиграции в 1914 году его любовница Инесса Арманд. Ильич долго плевался, обозвав винниченковское творение «архиплохим подражанием архиплохого Достоевского».

Но в 1920 году Ленин, чья голова была забита кучей революционных проблем и буквально устала строчить Дзержинскому записочки с санкциями на расстрелы, отчего вскоре и взорвалась в инсульте, вспоминал эмигрантский период с некоторой ностальгией. «Архиплохой» Винниченко навевал приятные воспоминания о той эпохе, когда можно было дискутировать в женевских и краковских кафе с товарищами о теории революции и спорить с любовницей о литературе. Председатель Совнаркома распорядился пригласить «архиплохиша» в Москву на Третий всемирный конгресс Интернационала. А заодно прозондировать его — не желает ли отставное литературно-политическое светило поискать свое место в советской партийной номенклатуре. Светило однозначно желало.

И ведь не скажешь, что Владимир Кириллович был полной бездарностью или патентованным душегубом. На фоне Дзержинских, Кунов, Розалий Землячек или петлюровских атаманов-беспредельщиков он — сущий ангел. Даже мухи не обидел! Правда, ни одной мухи и не спас. К тому же самокритичный. Он хорошо осознавал, что не обладает сильной волей, необходимой для государственного деятеля, любит бросаться в крайности, шарахаться со стороны в сторону и лучше всего чувствует себя вдали от революционных масс и административных проблем — за письменным столом. Еще до старта своей публичной политической карьеры в 1914 году Винниченко записал в дневнике о будущем гегемоне: «Робочий клас увесь п'яний». И о себе: «В мені є багато поганих і шкідливих якостей моєї природи, характеру і ще гірші звички. Я сам себе руйную… Я мушу внести якусь організацію, систему… А для цього насамперед потрібна воля, яка в мене зовсім не вихована, дика, як бур'ян. Вона може кинутись на перепону диким кабаном і зараз же зламатись, як суха билинка».

Всю жизнь Владимир Кириллович был убежденным дезертиром. Он бегал от службы в царской армии. Избегал родительских обязанностей, рассматривая женщину только как источник сексуального удовольствия. И всегда в критический момент ломался и прятался от ответственности. Власть невероятно легко далась ему. В 1917 году, унюхав сластолюбивым носом дух времени, он вскочил в Центральную Раду и даже умудрился (буквально из ничего — нигде никогда не служив!) стать первым премьером Украины.

Примечательно, что в своем правительстве Винниченко назначил морским министром Дмитрия Антоновича — своего приятеля по дореволюционным вояжам в Италию. Сын известного историка и автор книги «Естетичне виховання Шевченка», носивший в УСДРП партийную кличку Муха, тот видел море в основном на пляже. Можете представить, что за «адмирал» получился из этой Мухи! Такой же, как и «второй президент»! С подобными кадрами «українські визвольні змагання» просто не могли не прийти к своему логическому концу — полному краху. И если однажды Винниченко заметил, что украинскую историю невозможно читать без брома, то это в полной мере относится и к тому разделу, где фигурируют его скандальные деяния.

Лучше всего у Владимира Кирилловича получалась не практическая политика, а описания природы. Разве не замечательно звучат эти строки: «Свята пустельність дніпрових жовтих пісків з ріденькими кущиками, це широченне небо над нами, — в них страшенні чари! Я плачу й дивлюсь на синувато-зелений обшир по тім боці, що тягнеться в неосяжну далечінь на обрії… Вода в Дніпрі жовта, як перестояний чай, любовно хлюпочеться маленькими короткими хвилями об чистий ніжний пісок берега. Широчінь води поширює душу»…

Чувствуется, что существо, написавшее это, действительно любило поваляться на песке, наслаждаясь блаженным бездельем. Ну, зачем ему было желать еще и должности члена Политбюро Украинской компартии, за которую оно соглашалось продать Ленину и его компании идею независимости? А ведь возжелало!

В мае 1920 года вместе с супругой Розалией Лифшиц Владимир Винниченко по поддельным паспортам, где сладкая парочка значилась как Йозеф и Натали Симон отбывает на самолете в Москву. Да, именно на самолете — весьма экзотичном тогда виде транспорта. Скоростная транспортировка по воздуху сына крестьянина из-под Елисаветграда, совсем недавно научившегося пользоваться ножом и вилкой, демонстрирует, какой вес придавали в Кремле разложению украинского национального движения. (О ноже и вилке — не преувеличение. В дневнике Винниченко есть запись, где он рассказывает, как Розалия обучает его пользоваться столовым прибором. Кстати, в Елисаветградской гимназии соученики дразнили его за «дикость»).

В Москве путешественнику не очень понравилось: «Промисловість не росте, а падає, розвалюється. Пролетаріат іде частиною в село годуватись, частиною в спекуляцію»… В июле начинается конгресс III Интернационала: «По Москві чути гру музики, на урядових будинках мають червоні прапори і висять плякати з написами і портретами Маркса та Леніна. А вулиці обідрані, брудні, неохайні. Будинки з полупленими стінами, як у лишаях і корості, постріляні й рябі, немов од віспи».

Но нужно устраиваться. Кремль предлагает Винниченко место в украинском советском правительстве. Тот сразу же требует сместить главу этого правительства — Христиана Раковского — как неукраинца по происхождению. «Замість нього має прийти хтось новий», — пишет Винниченко, явно намекая на себя. Троцкий предлагает ему должность поскромнее — военного министра Украины. После разговора с ним 19 июля «второй президент» записывает: «Тільки що мав розмову з Троцьким… Отже, мої портфелі мені забезпечуються: я буду військовим наркомом і членом воєнревсовєта».