Роман Ключник - ТЕРРОР ПОСЛЕ 1917. СУПЕРТЕРРОР. СОПРОТИВЛЕНИЕ. Том 6.

«По официальным советским данным в 1920-1921 гг. в Симферополе было расстреляно около 20 тысяч человек, в Севастополе — около 12 тысяч, Феодосии — около 8 тысяч, в Керчи — около 8 тысяч, в Ялте — около 5 тысяч, всего до 52 тысяч человек. Однако, по свидетельству генерала Данилова, служившего в штабе 4-й Красной Армии, в период с ноября 1920 года по апрель 1921 в Крыму было уничтожено более 80 тысяч человек». Солженицын утверждает, что в Крыму в этот период было уничтожено не менее 120 тысяч человек. И стоит заметить, — крымчан уничтожали по доносам или подозрению и в последующие годы. И неизвестно — сколько было вывезено из Крыма. «Лагерь под Рязанью считался «близко», этапы туда гнали пешком. И они вообще не доходили до места. Едой осужденных не обеспечивали, они быстро выбивались из сил, да и конвоирам не улыбалось топать тысячу километров. И весь этап расстреливали где-либо в степи, списав трагедию на тиф», — отметил в своей книге В. Шамбаров.

Коммунисты любили пошутить «по-ленински» — в Симферополе в день Пасхи арестовали празднично одетых по поводу праздника гимназисток и погнали их под охраной драить сортиры красноармейцев.

Нет данных, неизвестно — сколько тысяч людей ленинцы расстреляли путем провокаций в портовых и приграничных городах. Например, — объявлялась замаскированная чекистка некая баронесса Штерн якобы из международного Красного Креста и пускала слух, что способна под дипломатическим прикрытием вывезти за границу прячущихся Белых, к ней стали стекаться заинтересованные, и когда набиралась большая группа, то приезжали чекисты и всех расстреливали, попадали под репрессивный каток и родственники несчастных. Таким же образом ленинцы образовывали многочисленные «спасительные» «окна» на границах с Румынией, Польшей, Финляндией.

А у тех двух миллионов русских, успевших уплыть или перейти живым границу, спасаясь от ленинцев, судьба сложилась не лучшим образом. Например, по решению французского военного командования корпус в количестве 25 тысяч человек под руководством генерала Кутепова отправили на полуостров Галлиополи, 15 тысяч кубанских казаков — на остров Лемнос, 15 тысяч донских казаков — в Чаталджи, а 20 тысячам российских женщин и 7-ми тысячам российских детей разрешили высадиться в Константинополе. Но там уже было полно несчастных русских.

«На Пере, которую окрестили Перской улицей, торговали безделушками пожилые русские люди, при всех орденах. Русские девушки торговали своим телом в Галате, где кутили английские матросы. Французы забрали привезённые хозяйственные грузы и продовольствие, но грозились не кормить (военных), если не будет полного подчинения. Чернокожие солдаты разгоняли палками недовольных. Итальянцы захватили все серебро, которое вывез ростовский банк», — описывал Дмитрий Жуков.

Писатель Иван Шмелев в тоске по Родине приезжал в Эстонию к границе и долго смотрел на ближайшие псковские леса, луга, поля, на далекий купол церкви. Б. Энгельгард свидетельствовал в своих дневниках, что некто С.И. Трофимов приезжал на латвийско-советскую границу и на детских воздушных шариках пускал в СССР самодельные антисоветские листовки.

Смеявшаяся над Нилусом до 1917 года русская интеллигенция, спорящая о высоких материях, шумящая о «правах человека» в России и презиравшая отсталых варварских «черносотенцев», теперь бесполезно снова и снова прокручивала свои ошибки и с рыданиями повторяла стихи М. Волошина:

С Россией кончено.

Её мы прогалдели, проболтали,

Пролузгали, пропили, проплевали,

Замызгали на грязных площадях,

Распродали на улицах: Не надо ль

Кому земли, республик да свобод,

Гражданских прав?..

В.В. Шульгин сокрушался картиной падения русской эмиграции, «когда тоска по России отождествлялась с водкой в огромных количествах». Д. Жуков в этом ракурсе подчеркнул: «Безволие проявляется и в том, что эмигрантские газеты издаются едва ли не все не русскими, а теми же евреями, что начинали революцию: «В Праге «Воля России» — Минор и К, «Правда» (в Праге) — Гикитсон и К, в Берлине «Время» — Брейман, «Руль» (в Берлине) — Гессен и К, «Известия» (в Берлине) — Конн, «Родина» (в Берлине) — Бухгейм, «Отклики» (в Берлине) — Звездич-еврей, в Риме «Трудовая Россия» — Штейнбер, в Париже «Последние новости» — Гольдштейн, «Свободные мысли» (в Париже) — еврей Василевский».

Именно в Париже нашло пристанище более 400 тысяч русских беженцев, много проживало также в Харбине, Берлине, Праге, Сербии, Болгарии. Как видим, и вне России евреи делали гешефт на русских и пытались влиять через прессу на их «свободные мысли». А русские офицеры в это время работали грузчиками, официантами, таксистами.

Стоит отметить, что и уцелевшие в Гражданской войне русские офицеры, и бежавшая российская интеллигенция на чужбине трудно адаптировались к новым условиям жизни вне Родины, — в отличие от евреев, которые и в Стамбуле, и в Париже, и в Лондоне и в других городах и странах чувствовали себя как дома, имея всестороннюю поддержку местной еврейской общины и ценный тысячелетний опыт успешной жизни среди других народов. Неудивительно, что русские эмигранты вели себя на чужбине очень скромно и неуверенно, что и позволило известному еврейскому сионисту Жаботинскому язвительно с бравадой заявить: «Впрочем, и свободные, западные русские (белые эммигранты) в этом деликатном пункте храбростью не блещут..,»(С).

Нет, конечно, — многие блистали храбростью, и многих таких сажали в тюрьмы, убивали советские чекисты и их агенты в различных городах типа Жаботинского, но большая часть, потеряв Родину, смысл жизни, махнув несколько рюмок дешевой водки в страшной тоске и прострации тихо напевала:

Белой акации гроздья душистые

Ночь напролет нас сводили с ума.

В темных оврагах стояла вода.

Боже, какими мы были наивными!

Русским женщинам было не легче. «У русского посольства «осколки русской империи» торговали всем, что ещё можно было продать, чтобы купить горячего чаю с хлебом. Прекрасными акварелями, например. А вот княгиня Н. с вывеской на груди. Русские женщины всё-таки умудрялись оставаться привлекательными, несмотря на отсутствие не то что туалетов — сносной одежды. В Стамбуле-Константинополе их узнавали по шапочкам, сделанным из обрезанных чулок...» — вспоминал В.В. Шульгин.

Поэтому неудивительно, что когда после окончания Гражданской войны Ленин 7 апреля 1921 года милосердно объявил амнистию беженцам и гарантировал безопасность при возвращении на Родину, то многие мыкающиеся в беде и сильно ностальгирующие по Отчизне русские поверили и решили вернуться. И когда в конце апреля 1921 года пароход «Решид-паша» привез из Константинополя в Новороссийск 1500 первых возвращенцев, понадеявшихся на амнистию, то ленинцы их встретили «по-ленински» — 500 человек расстреляли сразу, остальным смерть немного отсрочили — отправили в концлагеря. Такая участь постигла примерно 122 тысячи человек, поверивших Ленину и вернувшихся. И когда 3 ноября 1921 года Ленин в своём «гуманизме» пошел дальше и объявил отдельно амнистию рядовым белогвардейцам, то легковерных уже почти не было. Но ленинцам и без них было кого расстреливать в ходе неспешных зачисток в «мирное время».