Светлана Рафалюк - Источниковедение новой и новейшей истории

Ст. 18. Общественный обвинитель не имеет права освобождать своей властью подсудимых, преданных суду Трибунала, не исключая даже тех, которых он сам предал суду; в случае отсутствия материала для поддержания обвинения перед Трибуналом ему надлежит послать письменный и мотивированный доклад в совещательную комнату судей, которые вынесут свое решение по этому вопросу. Ни один подсудимый не может быть освобожден от обвинения до тех пор, пока соответствующее решение не будет утверждено Комитетом Общественного Спасения. <���…>

Ст. 20. Конвент отменяет все предыдущие законы, противоречащие настоящему декрету, и не разрешает применять законы, относящиеся к организации обыкновенных судов, по отношению к контрреволюционным преступлениям и к деятельности Революционного Трибунала.

Документ 8

Жак Ру. Из тюрьмы («Публицист Французской республики» № 265)

…Вменять в вину человеку преступления его происхождения, значит, воскрешать фанатизм. Верх жестокости заключать в тюрьму как подозрительных Республике тех, кто имел несчастье не понравиться комиссару секции, полицейскому шпику, конторскому служащему, секретарю казначейства, швейцару Национального Конвента, привратнику президента народного общества, девке какого-нибудь чиновника.

Свобода! Мы еще слишком далеки от того, чтобы оценить твои небесные прелести, потому что мы еще скрываем под сенью закона посягательства на собственность и на личность, потому что единственным незыблемым остается сейчас инквизиция, предательство, надругательство над принципами, потому что, несмотря на неустанное рвение наших представителей, мы не пользуемся ни одним из преимуществ, обещанных нам республиканским строем. Да что я говорю! Аресты пламенных патриотов и несчастных отцов семейств, которые в любое время ожидают в тюрьмах своего последнего часа, доводят до отчаяния, голода множество семей, угасающих у своих домашних очагов.

Я знаю, что в нынешних обстоятельствах мы были вынуждены прибегнуть к жестоким мерам – никогда не лишне быть настороже перед злодеяниями, особенно в таком городе, который скрывает в своих недрах столько контрреволюционеров. Но я знаю также, что арестам подвергаются обычно не предатели, не монополисты, подстрекатели и барышники, пиявки, сосущие общественное достояние; в тюрьмах больше невинных, чем виновных. Значит, нет ничего более опасного, чем доверить применение столь ужасного закона произволу

какого-нибудь плута, выскочки или мстительного комиссара. Если мы не воспротивимся этим арестам, марающим историю революции и не имеющим примеров в анналах истории и менее цивилизованных народов, вскоре вспыхнет пламя гражданской войны…

Документ 9

Камилл Демулен. Из «Старого кордельера» № 4 от 30 нивоза II года (19 января 1794 г.)

…Все оправдываются одинаково: «Мы прекрасно знаем, что нынешнее государство не является государством свободы, но наберитесь терпения – и настанет день, когда вы станете свободны».

Эти люди, судя по всему, думают, что свободе, как и человеку в детстве, нужно выплакаться и выкричаться в ожидании зрелости. Но в самой природе свободы заложен противоположный смысл: чтобы насладиться ею, достаточно ее возжелать. Народ является свободным с того самого момента, как он захотел быть свободным (напоминаем, что это сказал Лафайет); он вошел в пользование всей полнотой своих прав с 14 июля. У свободы нет возраста – ни детского, ни почтенного. Он у нее один – возраст твердости и силы. Иначе те, кто отдал свои жизни за Республику так же глупы, как те вандейские фанатики, что погибают за райское блаженство, которым они никогда не насладятся. Сложив свои головы на поле брани, воскреснем ли мы через три дня, как думают темные крестьяне? Нет, та свобода, которой я поклоняюсь, не неизвестное божество…

О! дорогие мои сограждане, неужели мы унизились до такой степени, что готовы бросаться к ногам подобных божеств? Нет, свобода, та свобода, что сошла с небес, совсем не оперная дива, но и не красный колпак, грязная рубаха и лохмотья. Свобода – это счастье, разум, равенство, справедливость, это декларация прав, это ваша величественная конституция! Вы хотите, чтобы я признал ее, пал к ее ногам, пролил для нее кровь? Откройте тюрьмы для тех 200 тысяч граждан, которых вы зовете подозрительными, так как в Декларации прав нет упоминания о подозрительных, а есть лишь о преступниках. Для подозрения нужен лишь общественный обвинитель, а не место заключения. Нет до такой степени подозрительных людей, есть только преступники, нарушившие общепринятые законы. И не думайте, что эта мера будет смертоносной для Республики. Это будет самая революционная мера, которую вы когда-либо принимали. Вы хотите уничтожить всех врагов при помощи гильотины? Но было ли когда-нибудь большее безумие? Можете ли вы возвести на эшафот хоть одного человека без того, чтобы вашими врагами не стало десять человек его родственников и друзей? <���…>

Я думаю совершенно отлично от тех, кто считает, что надо поставить террор на повестку дня. Я уверен в обратном: свобода была бы укреплена и была бы спасена Европа, создай вы комитет милосердия. С появлением этого комитета не завершится революция, поскольку милосердие столь же революционная мера и столь же эффективная, если ею мудро пользуются. Пусть глупцы, мошенники называют меня умеренным, если им так хочется. Я не буду краснеть от того, что столь же умерен, как Брут, ибо вот что провозгласил он: «Лучше бы вы, дорогой мой Цицерон, с такой же твердостью положили конец гражданским войнам, с какой мстите побежденным. <���…>

Документ 10

Сентябрьский террор (гравюра, 1792)

Документ 11

Арест роялиста (гравюра, 1793)

Документ 12

Перманентная гильотина (народная песня времен французской революции)