Лев Остерман - Римская история в лицах

Глухая, безлунная осенняя ночь тяжко навалилась на Палатинский холм. Глухо и пустынно в комнатах дворца. Чадят светильники, вырывая у темноты ненадежные, скудно освещенные островки. По тусклой облицовке стен мечется, подпрыгивает огромная, уродливая тень. То становится меньше, расплывается, тускнеет и раздваивается, то вдруг чернеет, обозначается резко, растет, вздымается до самого потолка. От одного островка света к другому, третьему и обратно без остановки ковыляет император. Его гонит тревога. Сомнения, тревога, а если признаться честно — страх. С тех пор как Нарцисс рассказал ему о неверности Агриппины (будто он сам не догадывался?), его не отпускает страх. Раз это известно всем, они пойдут дальше. Если приказать арестовать ее и Палланта? Послушаются ли преторианцы? Ту ночь в караулке их лагеря он помнит так, как будто это было вчера. Нет-нет! Бурр примет сторону Агриппины. Зачем он только женился, зачем усыновил Нерона? После его смерти они погубят Британика. И завещание не поможет. Признают недействительным, как у Тиберия... Вдруг вспомнилось, как выносил Британика к солдатам и к народу в цирке. Совсем еще крошечного. Поднимал над собой, молил богов о его будущем. Под рукоплескания толпы... На днях он не сдержался: обнял мальчика и пожелал ему скорее вырасти, чтобы принять у отца отчет в делах. Напрасно, ах, напрасно! Ей, конечно, донесли. А вчера и того хуже: захмелев, сказал что-то о том, что все его жены беспутны, но не остаются безнаказанными. Какой злой гений подсказал ему эти слова? Не следует пить вино... Но такая вдруг наваливается тоска. Надо держаться! Не поддаваться тоске! И быть очень осторожным. Пока не подрастет Британик. Чтобы перед всем народом и сенатом объявить его наследником... А примет ли народ? Ведь Нерон — внук Германика... Нелепая черная тень мечется и мечется по тусклым стенам полутемного дворца...

В третий день до октябрьских календ (29 сентября) 54-го года император Клавдий умер от яда. Тацит не сомневается в том, что его отравила Агриппина и даже сообщает многие подробности, рассказанные, как он утверждает «писателями того времени». По его версии, яд был подмешан к любимому грибному блюду. Действие его показалось недостаточно надежным. Тогда находившийся в сговоре с Агриппиной врач как бы затем, чтобы вызвать рвоту, ввел в горло принцепса перо, смазанное быстродействующим ядом. Светоний менее категоричен. Он пишет, что умер Клавдий от яда, как признают все, «но кто и где его дал, о том говорят по-разному». По одной версии, это произошло за трапезой жрецов на Капитолии, по другой — за домашним обедом. В этой второй версии Светоний тоже называет отравительницей Агриппину.

«Смерть его, — заключает Светоний, — скрывали, пока не обеспечили все для его преемника. Приносили обеты о его здоровье, словно он был болен, приводили во дворец комедиантов, словно он желал развлечься... Погребенный с пышностью, подобающей правителю, он был сопричтен к богам. Впоследствии Нерон отказал ему в этих почестях и отменил их, но затем Веспасиан восстановил их вновь». (Светоний. Божественный Клавдий, 45)

Завещание Клавдия оглашено не было.

Большинство наших современников имеют весьма категорическое суждение об императоре Нероне. Деспот, кровавый тиран, массовые казни, патологическая жестокость и прочее в том же роде. Наверняка вспомнят и о грандиозном пожаре, уничтожившем более половины Рима. Город был подожжен по приказу императора только для того, чтобы он мог полюбоваться потрясающим зрелищем. Все это так — и не совсем так. По поводу пожара многое осталось неясным — мы это еще обсудим. Что же касается казней, то все они, если не считать «разборок» в кругу императорской семьи, относятся лишь к двум последним годам четырнадцатилетнего правления Нерона, после раскрытия широкого заговора с целью его убийства. Десять предшествовавших лет, хотя и не заслуживают особой похвалы, никак не могут быть названы годами тирании. Припомним еще, что после смерти императора объявились один за другим целых три лже-Нерона. И у них было немало приверженцев. Приходится признать, что многие современники Нерона были о нем куда лучшего мнения, чем мы. По-видимому, этот император был фигурой более сложной, чем представляют многие. А, значит, имеет смысл попытаться проследить эволюцию его личности.

Луций Домиций Агенобарб, получивший позднее прозвище Нерон (для простоты будем так его и называть впредь), родился в декабре 37-го года. Наследственность у него была явно не блестящая. С его матерью, Агриппиной младшей, мы уже хорошо знакомы. Отца Нерона, Гнея Домиция Агенобарба, Светоний называет человеком, «гнуснейшим во всякую пору его жизни», и подкрепляет это весьма убедительными примерами. Малопочтенный родитель умер, когда будущему императору было три месяца от роду Отдадим должное отцовской прозорливости: по свидетельству того же Светония, в ответ на поздравления с рождением сына отец воскликнул, что «от него и Агриппины ничто не может родиться, кроме ужаса и горя для человечества».

Нерон появился на свет как раз тогда, когда произошел резкий перелом в правлении Калигулы — от его первого, благостного периода к деспотии. Она, в частности, как мы помним, была отмечена сожительством императора со всеми тремя родными сестрами. Для двух из них, в том числе Агриппины, эта близость закончилась ссылкой. Малыш остался на попечении сестры отца, Домиции Лепиды, женщины взбалмошной и развращенной. Но племянника она любила и баловала. Когда ему едва исполнилось три года, Калигула был убит. Вслед за этим вернулась и Агриппина. Она забрала сына и принялась воспитывать его в строгости. Между двумя женщинами завязалась борьба за влияние на ребенка. Его симпатии, надо полагать, были скорее на стороне ласковой тетки, чем суровой и требовательной матери. Тем более, что мать вскоре второй раз вышла замуж.

Ситуация осложнялась еще и враждебным отношением к Агриппине и ее сыну первой жены Клавдия, Мессалины. Казалось бы, мать родного сына императора не должна была сомневаться, что тот со временем унаследует верховную власть в Риме. Но Мессалина отдавала себе отчет в том, что Клавдий стар, Британик на четыре года моложе Нерона, а симпатии римлян все еще принадлежат дочери и внуку Германика. Если император в скором времени умрет, бразды правления могут оказаться в руках Нерона и его энергичной матери. Взаимная неприязнь двух женщин подогревалась еще и высокомерием Агриппины — правнучки божественного Августа. Недружелюбные отношения с ранних детских лет сложились и между сыновьями. Их питали обида и зависть, которые Нерон почерпнул у матери. Добавим к этому, что Мессалина находилась в близких родственных отношениях с Домицией Лепидой. Ясно, что детские годы Нерона протекали в сложной обстановке, учившей его хитрить и лицемерить.