Лев Остерман - Римская история в лицах

«После того как обводная стена разделена была по частям между легионами, соревнование началось не только между последними, но и между отдельными когортами в каждом легионе. Простой солдат хотел отличиться перед декурионом, последний — перед центурионом, а этот — перед трибуном. Честолюбие трибунов побуждало каждого из них искать одобрения предводителей, а соревнование последних вознаграждал Цезарь. Он лично, по нескольку раз в день совершал объезды и сам осматривал работы... Стена имела тридцать девять стадий (примерно 7 км. — Л.О. ) в окружности. Снаружи к ней пристроены были тринадцать сторожевых башен. В три дня воздвигнуто было это сооружение. Дело, для которого целые месяцы не могли бы считаться чересчур продолжительным сроком, окончено было с такой быстротой, которая превосходит всякое вероятие...» (Там же, V, 12)

Вскоре защитники Иерусалима стали испытывать муки голода. Тем не менее, они продержались все лето.

Ввиду приближения зимы и учитывая, что длительное голодание подорвало силы осажденных, Тит решил штурмовать иерусалимские твердыни. Подступы к храму были удобнее, чем к Верхнему городу. На это указывали все члены военного совета, созванного главнокомандующим. Но Тит не хотел штурмовать храм. Он привык уважать чужие святыни, а кроме того — опасался, что разъяренные легионеры разрушат храм, чего он допускать не хотел. Поэтому римский полководец обратился с письмом к предводителю зелотов Иоанну Гисхальскому:

«Не вы ли, безбожники, устроили эту ограду вокруг святилища? Не вы ли у нее воздвигли те столбы, на которых на эллинском и нашем языках вырезан запрет, что никто не должен переступить через нее? Не предоставляли ли мы вам права карать смертью нарушителя этого запрещения, если бы даже он был римлянином? И что же, теперь вы, нечестивцы, в тех же местах топчете ногами тела умерших, пятнаете храм кровью иноплеменников и своих! Я призываю в свидетели богов своего отечества и того, который некогда — но не теперь — милостиво взирал на это место, ссылаюсь также на мое войско, на иудеев в моем лагере и на вас самих, что я вас не принуждал осквернять эти места. И если вы изберете себе другое место сражения, то никто из римлян не ступит ногой в святилище и не прикоснется к нему. Храм я сохраню для вас даже против вашей воли». (Там же, VI, 2)

Ответа на это свое послание Тит не получил. В конце августа римляне, тоже измученные затянувшейся осадой, попытались протаранить наружную стену храма.

Шесть дней подряд работали все наличные тараны армии Тита. Стена не поддалась. Вследствие ее высоты попытка штурма с помощью приставных лестниц тоже окончилась неудачей. Римляне напрасно потеряли много солдат. Тогда Тит распорядился развести большой костер перед массивными, отделанными серебром воротами храмовой стены.

«...расплавившееся повсюду серебро, — пишет Флавий, — открыло пламени доступ к деревянным балкам, откуда огонь, разгоревшись с удвоенной силой, охватил галереи. Когда иудеи увидели пробивавшиеся кругом огненные языки, они сразу лишились и телесной силы, и бодрости духа. В ужасе никто не тронулся с места, никто не пытался сопротивляться или тушить, как остолбеневшие, они все стояли и только смотрели...» (Там же, IV, 4)

Следующее за этим развитие атаки на храм описано Флавием неясно. По-видимому, пожар как-то способствовал открытию ворот, и римлянам удалось овладеть наружным двором. Обороняющиеся укрылись за стеной внутреннего храма. Далее без перерывов и комментариев я приведу рассказ Иосифа Флавия, сократив его, но л за счет фрагментов, относящихся непосредственно к Титу:

«На следующий день Тит приказал одной части войска потушить пожар и очистить место у ворот, чтобы открыть свободный доступ легионам. Вслед за этим он созвал к себе начальников... Со всеми ними он держал совет о том, как поступить с храмом. Одни советовали поступить с ним по всей строгости военных законов, ибо «до тех пор, пока храм, этот сборный пункт всех иудеев, будет стоять, последние никогда не перестанут замышлять о мятежах». Другие полагали так «Если иудеи очистят его и никто не поднимет меча для его обороны, тогда он должен быть пощажен. Если же они с высоты храма будут сопротивляться, его нужно сжечь, ибо тогда он перестанет быть храмом, а только крепостью, и ответственность за разрушение святыни падет тогда не на римлян, а на тех, которые принудят их к этому». Но Тит сказал: «Если даже они будут сопротивляться с высоты храма, то и тогда не следует вымещать злобу против людей на безжизненных предметах и ни в каком случае не следует жечь такое величественное здание. Ибо разрушение его будет потерей для римлян, равно как и наоборот, если храм уцелеет, он будет служить украшением империи...» После этого Тит распустил собрание и приказал командирам дать отдых войску для того, чтобы они с обновленными силами могли бороться в следующем сражении. Только одному отборному отряду, составленному из когорт, он приказал проложить дорогу через развалины и тушить огонь.

В тот день иудеи, изнуренные телом и подавленные духом, воздержались от нападения, но уже на следующий день они вновь собрали свои боевые силы и с обновленным мужеством во втором часу через восточные ворота сделали вылазку против караулов наружного храмового двора. Последние, образуя впереди себя из щитов одну непроницаемую стену, упорно сопротивлялись. Тем не менее, можно было предвидеть, что они не выдержат натиска, так как нападавшие превосходили их числом и бешеной отвагой. Тогда Тит, наблюдавший за всем с Антонии, поспешил предупредить неблагоприятный поворот сражения и прибыл к ним на помощь с отборным отрядом конницы. Этого удара иудеи не вынесли: как только пали воины первого ряда, рассеялась большая часть остальных. Однако, как только римляне отступили, они опять обернулись и напали на их тыл. Но и римляне повернули свой фронт и опять принудили их к бегству. В пятом часу дня иудеи были наконец преодолены и заперты во внутреннем храме.

Тогда Тит отправился на Антонию, приняв решение на следующий день утром двинуться всей своей армией и оцепить храм. Но храм давно уже был обречен Богом огню. И вот наступил уже предопределенный роковой день — десятый день месяца Лооса, тот самый день, в который и предыдущий храм был сожжен царем вавилонян. Сами иудеи были виновниками вторжения в него пламени. Дело происходило так. Когда Тит отступил, мятежники после краткого отдыха снова напали на римлян. Таким образом, завязался бой между гарнизоном храма и отрядом, поставленным для тушения огня в зданиях наружного притвора. Последний отбил иудеев и оттеснил их до самого храмового здания. В это время один из солдат, не ожидая приказа или не подумав о тяжких последствиях своего поступка, точно по внушению свыше, схватил пылающую головню и, приподнятый товарищами вверх, бросил ее через золотое окно, которое с севера вело в окружавшие храм помещения. Когда пламя вспыхнуло, иудеи подняли вопль, достойный такого рокового момента, и ринулись на помощь храму, не щадя сил и не обращая внимания на жизненную опасность, ибо гибель угрожала тому, что они до сих пор прежде всего оберегали.