Василий Веретенников - История Тайной канцелярии Петровского времени

18 февраля в собрании Верховного тайного совета присутствуют барон Андрей Иванович Остерман, самый влиятельный из министров, и министр кн. В.Л. Долгоруков, и при них были снова допрошены — с очными ставками — все свидетели и обвиняемые по делу Волкова. Через десять дней главный заводчик всего дела измученный Волков почувствовал приближение смерти; «…февраля 28 дня 1729 года в присутствие в Верховном Тайном Совете господ министров… Головкина… Долгорукова… и Голицына л. — гв. сержант Александр Арбузов да Константин Ушаков доносили, что содержащийся колодник Мих. Волков требует священника для исповеди, о чем и министрам докладывано». Министры решили не упускать удобного момента и немедленно «изволили приказать к тому колоднику сходить т. с. В. Степанову да ст. сов. А. Маслову, и спросить его с увещанием, подлинно ль те слова… говорить научали его… и того ж числа означенный тайный и стацкий советники оного Волкова спрашивали». Впрочем, еще раньше, 4 февраля, после пыток стал Волков «болен» и потребовал к себе священника для исповеди, о чем сержант Ушаков доносил «в Совете в небытность в собрании господ министров»; секретарь Богданов об этом доложил кн. Долгорукову «в доме его», «и его сиятельство изволил приказать священника для исповедования к нему допустить, и тому священнику приказать у него Волкова при исповедании спрашивать по духовности, правда ли он Волков… сказал, что показано от него Волкова в расспросе и с розыску… или он то затеял напрасно». Священник исполнил приказ Долгорукова и, пользуясь исповедью, занялся розыском, о результатах которого доносил в Верховный тайный совет, «что показанного Волкова он исповедывал и святых тайн сообщил, и при исповеди по вышеозначенному приказу его спрашивал», на что Волков отвечал, что он говорил «самую правду». Таким образом, верховники вводили в процесс и это старое средство, так часто употреблявшееся еще в петровской Тайной канцелярии. Но этим дело не кончилось: Волков все-таки остается жив и процесс тянется далее. 7 марта опять «пред собранием господ министров спрашивай Волков паки с увещанием», после чего «рассуждено пытать в третей». Дальнейшие пытки Волкова идут уже в присутствии Степанова и Маслова без министров, причем при третьей пытке он был еще «жжен огнем». В конце этого ряда всяческих пыток, видимо, утвердились на признании Волкова, сделанном при последней пытке, что он все сочинил и ложно оклеветал.

Мы нарочно подробнее остановились на этом конкретном примере, чтобы яснее показать те приемы, которыми пользовались министры Верховного тайного совета, когда они считали необходимым расследовать дело лично. Как можно заметить, ничего нового, ничего особенного нет в этих приемах; все они уж хорошо были известны и ранее, и именно в таком порядке применения. Преображенская и Тайная канцелярии применяли ту же систему в отношении «государственных дел»; разве что присутствовать при пытках министры не любили, да и сравнительно реже — в общем числе случаев — к ним прибегали.

Позволим себе привести в кратком пересказе еще одно характерное дело того же 1729 года. «Августа 13 дня 1729 году в собрании господ министров в доме государственного канцлера и кавалера графа Гаврилы Ивановича Головкина присланный из архангелогородцкой губернии монах Маркел спрашивай от самих министров, а в расспросе сказал…» — далее в деле идет показание монаха о «слове и деле», которое он объявил «за собой» (непристойные слова), и ниже — его подпись. Затем записано: «Того же числа означенный иеродьякон Яков спрашивай, а в расспросе сказал… (и опять подпись, теперь уже иеродьякона) И того же числа дана им Маркелу и Якову очная ставка: а на очной ставке монах Маркел утверждался на прежних словах… а иеродьякон тож говорил, что и в распросе своем… Того ж числа стряпчий Митрофан спрашивай, а в расспросе сказал… (идет показание за подписью) и того ж числа дана им Мар-келу и Митрофану очная ставка… Митрофан того ж числа при доносчике Маркеле спрашивай… И по приказу господ министров велено его Маркела спросить со увещанием господам тайному советнику Степанову да статскому советнику Маслову, и ежели в том утвердится, то, растригши, пытать… И августа в 14 день по приказу господ министров при тайном советнике да статском советнике же Степанове и Маслове» расспрашивали Маркела с увещанием. Так как он стоял на прежнем показании, то дошло до пытки: «…и августа 18 дня по приказу вышеозначенных же господ тайного и статского советников показанной монах Маркел чрез требование присланным из Синода… иеромонахом Симеоном… рострижен… и того ж числа при вышеозначенных же тайном и статском советниках оный рострига Михаиле привожен в застенок и паки спрашивай со увещанием… и того же времени подьят на виску и паки спрашивай, и на виске говорил те ж речи, и потом бит кнутом, а с пытки говорил те ж речи; было ему 25 ударов».

27 августа 1729 года Маркел через караульного потребовал к себе секретаря, и «по приказу» Маслова «ходил к нему секретарь Иван Богданов»; Маркел заявил, что весь его оговор ложный, что все «сказал он напрасно». Тогда Верховный тайный совет решил для выяснения подлинности речей «пытать его еще дважды». 3 сентября Маркел был «привожен в застенок» и пытан: «…на виске и с пытки говорил те же речи, что то все затеял… напрасно и приносит в том повинную… При том розыске присутствовали господа тайной да статской советники Степанов да Маслов».«…Октября 10 дня вышеозначенной рострига Михайло в собрании господ министров спрашивай» был, подлинно ль он все затеял «напрасно» и кто его научил, «на что ответствовал, что подлинно затеял с безумства, а никто его не научал»; посему было «рассуждено пытать его еще»; «…декабря 3 дня означенный рострига Михайло привожен в застенок», там пытан («и было ему пять ударов»), и опять он подтвердил ложность своего оговора; «при том розыске присутствовали господа советники тайный Степанов, да статский Мас-лов». Вслед за этим, 12 января 1730 года, следует указ Совета о наказании бывшего монаха: «…бить кнутом нещадно и, вырезав язык, послать в ссылку в Сибирь на вечную работу». Для полноты характеристики процесса можно еще добавить, что в практику Верховного тайного совета входила непосредственная посылка в провинцию — для доставки к следствию нужных лиц — сержантов гвардии, которые отчитывались непосредственно перед ним о ходе исполнения возложенного на них поручения.

Нельзя не заметить, что, очевидно, существовало правило выносить приговор «согласным мнением» министров, что выражалось и в том, что один министр никогда этого не делал, а всегда происходил обмен мнениями; был обмен этот действительным или только одной лишь формальностью — сказать мы не можем; однако уже существование такого, хотя бы и, по существу, формального, обычая характеризует известное стремление к коллегиальности. Когда после расспроса колодника «перед собранием Верховного Тайного Совета» ему присуждалось наказание, то тут же постановлялось, например, «то рассуждение объявить прежде действ, тайн. сов. барону Андрею Ивановичу Остерману, князю Алексею Григорьевичу Долгорукому». Встречается и такая форма записи: «…князь Дмитрий Михайлович Голицын мнение свое приказал протчим господам министрам объявить… помянутого колодника, отрезав ему нос или ухо, послать в Сибирь».