Вера Мильчина - Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Революционно настроенные парижане (рупором которых было Общество друзей народа) требовали от правительства военной поддержки восставших соседей. Однако Луи-Филипп, который чудом избежал интервенции со стороны европейских абсолютных монархий (России, Австрии, Пруссии), не мог позволить себе поддерживать чужие революции. Напротив, он стремился убедить европейских государей, что именно его правление – залог спокойствия во Франции. «Король французов» понимал, как велико сочувствие бельгийскому и польскому национально-освободительному движению и среди республиканцев, и даже среди монархистов (ведь большинство из них были католиками и стремились поддержать единоверцев-поляков). Однако правительство Луи-Филиппа не стало вводить войска в Польшу, ссылаясь на принцип невмешательства в дела другого государства. В сентябре 1830 года российские войска вошли в Варшаву. Министр иностранных дел Себастиани, извещая об этом палату депутатов, торжественно провозгласил: «В Варшаве воцарился покой»; парижане, однако, не разделяли оптимизма министра и стремились во что бы то ни стало выразить сочувствие разгромленным полякам. Известие о занятии Варшавы вызвало в Париже уличные беспорядки, которые продлились целых четыре дня, с 17 по 21 сентября, – подавить их удалось с большим трудом.

В Бельгию в 1831 году все же был отправлен французский экспедиционный корпус, а в конце 1832 года началась осада Антверпена, занятого голландцами. Однако все это было предпринято французскими властями не на свой страх и риск и не под влиянием уличных толп, а с согласия европейских держав. Согласие это было получено на Лондонской конференции, собравшейся в столице Англии специально для решения сложных международных политических вопросов, в том числе судьбы Бельгии.

Постепенно «июльские» власти завоевывали себе место на международной арене и наводили порядок внутри страны и, в частности, внутри столицы. Новому режиму было суждено продлиться 18 лет, однако название «Июльская монархия» укоренилось в умах далеко не сразу. Через девять лет после Революции, в сентябре 1839 года, французская писательница Дельфина де Жирарден еще колеблется, подбирая определение для царствования Луи-Филиппа: июльская эпоха… эпоха «золотой середины»… эпоха после второй революции… «Какое же название дадут потомки нашему времени? Трудно даже вообразить. Мы толкуем о Консульстве, Империи, Реставрации; а что станут говорить о нас?»

Этикет двора Людовика XVIII. Приемы короля Карла X, герцогини Ангулемской и герцогини Беррийской. Королевский двор после Июльской революции

Хотя король Людовик XVIII долгие годы прожил в эмиграции, он оставался величайшим знатоком и любителем придворного этикета. За его соблюдением король тщательно следил всегда и везде: членам королевской семьи запрещалось в его присутствии обращаться друг к другу на «ты»; все должны были строго держать длительный траур по каждому умершему родственнику. Например, придворные герцога Беррийского (которого в 1820 году заколол шорник Лувель) ровно полгода носили только черную одежду, ездили в каретах, убранных черным сукном, и т. д.

В вопросах соблюдения этикета у Людовика XVIII была единомышленница – его племянница герцогиня Ангулемская. Дочь короля Людовика XVI, казненного во время Революции, она с величайшим энтузиазмом принялась воскрешать придворный церемониал Версаля и даже проводила специальные изыскания на этот счет, поскольку не могла помнить версальскую жизнь во всех подробностях (в год взятия Бастилии ей было всего 11 лет).

Дворец Тюильри. Худ. О. Пюжен, 1831

О глубоком почтении герцогини Ангулемской к требованиям этикета можно судить по выразительному эпизоду, происшедшему в 1824 году; он приведен в воспоминаниях язвительной и наблюдательной мемуаристки графини де Буань и откомментирован современным историком Анной Мартен-Фюжье. Пока Людовик XVIII был жив, герцогиня стояла в этой придворной иерархии выше своего супруга (она – королевская дочь, он – лишь племянник короля). Хотя накануне их бракосочетания Людовик XVIII даровал племяннику титул «сына Франции» (который носили лишь королевские сыновья), при появлении обоих супругов во дворце привратник по-прежнему объявлял лишь о прибытии Madame (титул королевской дочери). Но после смерти Людовика XVIII королем стал его брат – отец герцога Ангулемского, а сам герцог сделался дофином – наследником королевского престола. Теперь в придворной иерархии герцогиня Ангулемская оказалась ниже своего супруга: ведь она была дочерью покойного короля, а он – сыном короля царствующего. И потому, выходя из покоев Людовика XVIII, только что испустившего дух, герцогиня уступила дорогу мужу и сказала: «Проходите, господин дофин!» Искреннее и глубокое горе не заставило ее забыть о подобных тонкостях.

Людовик XVIII проводил королевские приемы в Тюильри чаще, чем любой европейский монарх того времени. В его дворец имели доступ и те, кто был представлен ко двору, и те, кто просто получил входной билет (причем такие билеты раздавались очень широко). Благодаря этому в воскресенье, после мессы, короля всегда шумно приветствовала довольно густая толпа народа. В это время доступ во дворец был открыт всем придворным, а по понедельникам королевские приемы проходили раздельно: для мужчин – днем (в половине первого), для женщин – в восемь вечера; члены дипломатического корпуса приезжали к королю по вторникам, вечером.

В воскресный полдень Людовик XVIII торжественно шествовал через зал Маршалов (получивший свое название из-за портретов маршалов Франции на стенах) в часовню дворца Тюильри. За ним следовала свита из гвардейцев, а также сановников в расшитых фраках. Каждая служба придворного штата имела особую ливрею: гофинтенданты одевались в красное, придворные королевских покоев – в небесно-голубое, егермейстеры – в зеленое, шталмейстеры – в темно-синее, церемониймейстеры – в фиолетовое. Все эти мундиры остались в наследство от эпохи Империи, причем Людовик XVIII изменил только цвет одежды служителей королевских покоев (при Наполеоне их ливреи были ярко-красными).

После мессы, в которой принимали участие лучшие музыканты и артисты оперных театров, король возвращался в свои парадные покои и начинал беседу в строго установленном порядке: вначале он обращался к родственникам, затем к министрам и маршалам (действующим, а потом и бывшим). Каждому из них король задавал одни и те же банальные вопросы, но важен был сам факт его внимания; молчание короля было знаком его немилости. Поэтому гости не сводили глаз с монарха; каждый надеялся поймать дружеский взгляд или жест, адресованный ему лично. Во дворце король общался с избранными представителями нации, а затем показывался на балконе, который выходил в сад Тюильри, и народ встречал его приветственными криками; люди размахивали шляпами, тростями и носовыми платками.