Вера Мильчина - Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Впрочем, несмотря на эту открытость новым веяниям, герцог Орлеанский не меньше, чем его кузены Людовик XVIII и Карл X, ценил титулы и правила придворного этикета. Вот один из примеров, который приводит Анна Мартен-Фюжье: до Революции 1 января нового года судейские и прочие чиновники сначала являлись с поздравлениями в Версаль, а на обратном пути поздравляли членов Орлеанского дома, к которым были обязаны приезжать «в том же составе и в тех же нарядах, в каких были у короля». Но 1 января 1818 года члены кассационного суда явились в Пале-Руаяль в неполном составе и в повседневном платье (без парадной мантии), а 1 января следующего года их примеру последовали представители счетной палаты. Это вызвало бурный протест герцога Орлеанского, и он отказался принимать нарушителей традиций.

Дворец Пале-Руаяль. Худ. О. Пюжен, 1831

Как бы там ни было, герцог Орлеанский понимал, что новая эпоха требует новых форм общения с людьми разных сословий. Когда в Пале-Руаяле готовились к балу 31 мая 1830 года, у распорядителей возникло беспокойство, что во дворце будет мало гостей: ведь часть великосветского общества уже выехала за город. Так вот, если верить парижским слухам, запечатленным мемуаристкой герцогиней де Майе, герцог якобы сказал: «не беда!» – и, взяв альманах «Двадцать пять тысяч парижских адресов», наугад выбрал приглашенных. Это, конечно, анекдот, но весьма характерный, ведь герцог Орлеанский в самом деле сравнительно широко открывал двери Пале-Руаяля для самой разной публики.

Знакомства, завязанные Луи-Филиппом в 1820-е годы, пригодились ему сразу после свержения с престола его кузена, Карла X; не случайно именно герцог Орлеанский был избран «королем французов».

Поначалу Луи-Филипп продолжал жить в своем дворце Пале-Руаяль. Об этикете нового двора сразу начали ходить самые странные слухи. Говорили, что к королеве отныне являются в сапогах, забрызганных уличной грязью, что никто не считает нужным встать, когда встает она, что открывать королеве дверь «уже не модно». Да и сама королева далеко не так строго соблюдала этикет, как прежние государыни (а ведь она приходилась племянницей Марии-Антуанетте!): если раньше концерты в Пале-Руаяле начинались ровно в восемь вечера, без всякой задержки, то теперь королева дожидалась приезда всех «важных шишек» – министров с супругами.

Луи-Филипп хорошо чувствовал себя в родном Пале-Руаяле и в начале царствования не хотел переезжать в Тюильри. Однако в Париже стали поговаривать, что король не любит королевский дворец и королевские резиденции потому, что не чувствует себя законным монархом. Кроме того, Луи-Филиппу пришлось учесть соображения безопасности: его трон, особенно в первые годы правления, был не слишком прочен. Королю угрожали и слева (республиканцы), и справа (легитимисты), а дворец Пале-Руаяль, окруженный узкими улочками, было бы трудно защитить от бунтовщиков. В конце концов в сентябре 1831 года Луи-Филипп смирился с необходимостью переселиться во дворец Тюильри, защищенный гораздо лучше. Однако стиль общения с гостями в этой официальной резиденции остался таким же, как и ранее в Пале-Руаяле.

При Июльской монархии существенно сократился придворный штат. Не осталось ни камергеров, ни дворцовых префектов, ни гоффурьеров, ни пажей; церемониймейстер был один-единственный, причем на балах обходились без него. Граф Аппоньи, атташе австрийского посольства в Париже, с изумлением отмечал в своем дневнике, что королева Мария-Амелия и сестра короля госпожа Аделаида сами предложили ему потанцевать с принцессами Луизой и Марией.

К концу Июльской монархии цивильный придворный штат короля и принцев насчитывал всего 314 человек. Это не значит, что Луи-Филипп был равнодушен к престижу королевской власти или отличался скупостью: он охотно тратил деньги на украшение королевских резиденций. При нем были обновлены и расширены дворцы в Фонтенбло и Версале – однако с иными целями, чем это происходило в эпоху абсолютной монархии. По воле Луи-Филиппа Версаль был превращен в музей французской истории и французской славы. Король истратил на это 23,5 миллиона франков из так называемого цивильного листа – тех денег, которые парламент выделял на его личные нужды и нужды его двора. Луи-Филипп побывал в Версале за полтора десятка лет около 400 раз, но ни разу не оставался там ночевать. Парадные залы дворца Людовика XIV теперь были отданы национальному музею, на открытие которого летом 1837 года король пригласил полторы тысячи гостей, в том числе, к ужасу великосветской публики, всех парижских журналистов. Такая политика была французам в новинку, и многие представители высшего общества осуждали короля за «неразборчивость в связях».

После того как Луи-Филипп переселился в Тюильри, анфилады дворца были заново пышно обставлены и засияли ослепительным светом. Однако, хотя на придворных балах присутствовало нескольких тысяч человек, и французским, и иностранным аристократам (например, австрийцу графу Аппоньи) залы дворца представлялись «пустынными». Дело в том, что в большинстве своем гости были люди безвестные, и аристократы не считали для себя возможным общаться с ними (кстати, так относился к подобным посетителям дворца и наследник престола, герцог Фердинанд-Филипп Орлеанский). В королевской семье постоянно шли споры о том, ниже какого социального уровня нельзя опускаться, рассылая приглашения на придворные балы. Можно ли, например, приглашать жен биржевых маклеров или жен академиков? Ведь среди последних могли оказаться особы низкого происхождения; тем не менее благодаря своим знаменитым мужьям эти дамы тоже получали доступ во дворец.

Отдельную проблему составляли «народные избранники», которых Луи-Филипп не мог не приглашать во дворец. Ведь «король французов» получил власть во многом благодаря палате депутатов, утвердившей его на престоле. Однако поведение многих членов палаты в королевском дворце представлялось изысканному вкусу светского общества «отвратительным зрелищем». Насмешница Дельфина де Жирарден в феврале 1840 года описывала поведение депутатов в Тюильри следующим образом: «Может ли бал, куда король пригласил три сотни самых уродливых людей во Франции, пригласил по обязанности и исключительно под тем предлогом, что они представляют страну, не быть чудовищным! Мало того, что эти господа уродливы от природы, они еще и одеты самым безвкусным образом; они неопрятны и не причесаны; таков их мундир, и другого они не знают. Что до манер, то они у наших депутатов бесконечно либеральные: один пихается, другой лягается, третий пускает в ход кулаки. Это возмутительно: они ведут себя, как на заседаниях палаты».