Александр Степанов - Порт-Артур (Том 2)

Через Корейский же пролив можно было надеяться проскочить только ночью, да и то не наверное.

- Я намерен идти вокруг Японии, - объявил он Порембскому.

- Следовательно, мы пробудем в пути около недели. Трудно предположить, чтобы японцы не узнали о нашем местонахождении и не выслали своих легких крейсеров к северным проливам.

"Новик" целый день шел курсом на юго-восток, избегая каждого дымка, замеченного на горизонте.

День прошел в хозяйственных работах. Матросы мыли и чистили крейсер, исправляли причиненные в бою накануне мелкие повреждения, заделывали пробоины, латали трубы. Машины то и дело приходилось останавливать для ремонта. Вместе с тем крейсер ежеминутно был готов к бою. Орудия были заряжены, комендоры повахтенно дежурили около них.

Шульц не принимал никакого участия в этих работах и целый день находился на мостике, оглядывая в бинокль пустынный горизонт. С офицерами он почти не разговаривал, ограничиваясь лишь сдержанными замечаниями.

Когда основные работы были окончены, команде разрешили отдыхать. Стояла прекрасная погода. Субтропическая жара смягчалась влажным морским ветром.

Откуда-то издалека шла довольно крутая зыбь. Волны мерно покачивали "Новик".

- Эх, благодать-то какая! Солнышко греет, ветерок гуляет, морю-океану конца-краю не видать! - восторгались матросы.

Офицеры тоже отдыхали у себя в каютах. Доктор с долговязым мичманом Кноррингом сражался в шахматы, сидя под тентом около ютового орудия. Мичман Швейковский в кают-компании наигрывал кек-уок и напевал какие-то шансонетки.

Порембский завалился спать в своей каюте под открытым иллюминатором, через который струился чистый морской воздух. К ночи отошли еще дальше к востоку и окончательно затерялись в океане.

Жизнь на корабле вошла в нормальную колею. С рассветом раздавались на верхней палубе минорные звуки утренней побудки. Матросы, спавшие не раздеваясь, бежали к умывальнику, чтобы облиться морской водой, но она была теплая и мало освежала. Затем матросы убирали палубу и другие помещения.

Порембский вместе с Кащенко обходил крейсер. Остальные же офицеры, спавшие от жары на палубе, сходили в свои каюты продолжать прерванный сон до подъема флага. На мостике, кроме вахтенного начальника, рулевого и сигнальщиков, никого не было. Лениво оглядывая в бинокль бесконечные пустынные водные просторы, мичман Швейковский отдавал изредка мелкие распоряжения.

- Нам бы, вашбродь, так до самого Владивостока идти, - улыбаясь, говорил сигнальщик Грубко, - тишь да гладь да божья благодать!

В полдень брали высоту солнца и определяли свое положение. Море по-прежнему было пустынно. Только изредка на горизонте появлялись дымки и вскоре исчезали, не приближаясь к русскому крейсеру.

Спокойствие нарушали лишь тревожные вести из машинного отделения. То в одном, то в другом котле лопались трубки. Приходилось перекрывать пар, уменьшая ход до десяти узлов. В машинах появился стук, холодильники тоже были неисправны. Машинная команда сбилась с ног, круглые сутки исправляя различные неполадки.

В связи с этим обнаружился огромный перерасход угля. Жданов пошел к Порембскому. Выслушав его, старший офицер сам спустился в машину.

- Ребята, - обратился он к матросам. - Надо сообща придумывать, как нам выйти из беды. Главное преимущество "Новика" перед японскими крейсерами это большой ход. Если же мы его потеряем, то неизбежно станем легкой добычей для японцев.

- Нам, вашбродь, хоть бы на несколько часов застопорить машины. Мы успели бы перебрать холодильники, подтянуть сальники, - попросил машинный квартирмейстер Кривозубов.

- Растолкуйте Шульцу, в каком мы находимся положении. Дайте нам ночь простоять на месте, и мы справимся со всеми неполадками, - горячо проговорил Фрейлихман.

- Не согласится он на это, - задумчиво ответил Порембский.

Все же он решил переговорить с командиром. Но Шульц и слушать не захотел об остановке машин.

- У нас имеется три машины. Будем идти на двух, а третью ремонтировать, ответил Шульц.

Когда начало темнеть, был отдан приказ:

- Команде плясать и петь песни!

Вахтенный мичман Кнорринг молодым баском передал распоряжение командира.

- Пошли все наверх! Плясать и петь песни! - заорал Кащенко.

Но матросы двигались вяло и не торопились исполнять это распоряжение.

Присяжный гармонист гальванер Савельев, присев на лафет носового орудия, вместо плясовой заиграл грустную "Поехал казак на чужбину далеко, ему не вернуться в отеческий дом".

Минорный тон пришелся по душе матросам, и они тихонько подхватили песню.

- Что вы завыли, как собаки на луну?! - сердито крикнул Шульц с мостика.

- Жарь плясовую! - приказал он гармонисту.

Савельев заиграл русскую.

- Выходи в круг плясать! - скомандовал Шульц.

Но матросы жались и прятались друг за друга.

- Мичман Швейковский, прошу вас показать этим пентюхам, как пляшут русскую, - обратился командир к стоящему среди матросов мичману.

- Это в мои служебные обязанности не входит, - звонко, на весь корабль, отозвался офицер.

Шульц покраснел от бешенства и выкрикнул:

- Красненькую тому, кто первый запляшет!

Никто из матросов не польстился на деньги и не хотел выходить в круг.

- Наши матросы пока еще не циркачи, чтобы кувыркаться за деньги на потеху другим, - пробурчал себе под нос стоявший на вахте Кнорринг.

- Боцман, пляши! - приказал тогда Шульц.

- Есть плясать, - вытянулся Кащенко и, войдя в круг, прошелся вприсядку при гробовом молчании всей команды.

- Еще! - крикнул Шульц, когда Кащенко остановился.

Сурово сжав губы, с угрюмым выражением лица боцман продолжал плясать.

- Пляши, враже, як пан каже! - выкрикнул кто-то из толпы.

Матросы возмущенно загудели. Казалось, еще минута - и вспыхнет бунт.

Почувствовав это, Порембский взбежал на мостик и злобно прошептал на ухо Шульцу:

- Прекратите сейчас же это издевательство над людьми, иначе они вас выбросят за борт!

Шульц метнул яростный взгляд на старшего офицера и громко крикнул все еще пляшущему Кащенко:

- Отставить!

- Есть отставить! - вытянулся боцман и, обтирая потный лоб красным платком, скрылся в толпе.

Нервно подергав себя за бородку, преисполненный гнева, Шульц быстро сошел с мостика и заперся в своей каюте. Матросы сразу же ожили и наперебой заговорили - Камаринского! - крикнул Швейковский гармонисту. - Бобров, выходи!

Покажем, как умеют плясать на "Попике"!

Через минуту вся палуба ходила ходуном под десятками пляшущих ног.

Раненые не уступали здоровым. Бобров, прижав к груди забинтованную руку, с особой страстью откалывал чечетку под аккомпанемент гармоники и лихой посвист матросов.

После пляски запели. Широкая русская песня понеслась над необъятными просторами океана.