Сергей Степняк-Кравчинский - Андрей Кожухов

Андрей знал, что последние слухи так же произвольны, как и предыдущие. Генерал-губернатор не говорил ни с кем об этом деле. Но самая отсрочка решения была очень подозрительна. Казни политических преступников производились иногда почти тайком, через несколько часов после утверждения приговора, во избежание волнения публики. Что, если генерал-губернатор думает и теперь поступить таким образом? Между опасностью опоздать с приготовлениями и риском скомпрометировать дело преждевременной оглаской выбирать было страшно трудно.

Андрей решил держаться своего первого плана и ждать до конца. Через Ксению он мог узнать о конфирмации* через два часа после того, как бумага выйдет из губернаторского кабинета. Таким образом, даже в самом худшем случае все-таки у него останется от семи до восьми свободных часов. Такого срока было мало для организации пятидесяти человек, но на тридцать или сорок можно было наверное рассчитывать. Лучше было рискнуть действовать с меньшим числом людей, чем возбудить подозрение полиции. Впрочем, можно было рассчитывать, что губернатор пожелает соблюсти приличие и не станет чересчур торопиться.

______________

* Конфирмация - здесь утверждение приговора.

Последние дни Андрей вовсе не выходил из комнаты, так как ожидаемая весть могла прийти каждую минуту.

В ночь с понедельника на вторник он спал легким тревожным сном напряженного ожидания, как вдруг слабый стук в стекло заставил его вскочить на ноги.

Он отворил окно и увидел в тени стены фигуру женщины слишком небольшого роста для Ксении, которую он ожидал.

- Кто тут? - спросил он шепотом.

- Я, горничная Ксении Дмитриевны. Они сами не могли прийти и прислали это письмо, - послышался снизу такой же тихий голос.

- Давайте сюда! - сказал Андрей, протягивая руку.

- Я вас не знаю, - отвечала девушка, отступая назад, - мне приказано передать письмо Александру Ильичу в собственные руки.

Андрей обернулся, чтобы разбудить Ватажко, но тот уже подошел к окну. Он кивнул головой девушке, которая улыбнулась ему в ответ как знакомому. Белая бумага мелькнула в полутьме, переходя из одних рук в другие, и девушка вдруг бросилась бежать, охваченная внезапным страхом, не давши сказать ей спасибо.

Маленький ночник горел в углу комнаты. В тревожное время, когда полиция могла ежеминутно явиться, Андрей всегда оставлял на ночь огонь в комнате. С драгоценной и страшной бумажкой в руке он сел на пол и, перегнувшись к ночнику, прочел при его свете следующие набросанные карандашом слова:

"Приговор утвержден губернатором всем четырем. Казнь в следующую среду, в десять часов утра, на Пушкарском поле". Внизу стояла буква К., то есть Ксения.

С минуту Андрей продолжал сидеть на полу, собираясь с мыслями. Известие поразило его сильнее, чем он хотел бы сознаться. Относительно Бориса и Василия у него и раньше не было никаких надежд. Но Зина, Бочаров, - Бочаров в особенности!

Людям добросердечным обыкновенно всего сильнее жаль невинных жертв русского самодержавия, и они в этом совершенно правы. Сами революционеры, оценивающие по-своему "виновность" и "невинность" в этого рода делах, также всего сильнее жалеют своих "невинных" товарищей, так как они действительно самые несчастные. Ничего не сделавши, они не могли заранее привыкнуть к мысли о своей судьбе, и они умирают с сожалением, быть может, с горьким упреком самим себе за прошлое безделье и излишнюю осторожность. Таково было положение Бочарова, которого Андрей успел оценить и полюбить во время суда, где этот остроумный юноша вел себя блистательно. Можно сказать, что во все эти тяжкие дни судьба Бочарова его больше всего мучила. А теперь его казнят, и Зину тоже...

- Прочтите вслух! - воскликнул Ватажко.

Андрей подал ему записку. Он не в силах был читать ее громко и решительно не слыхал крика негодования, вырвавшегося у его товарища. Зверское решение приводило его в то состояние, когда негодование цивилизованного человека переходит в необузданное бешенство дикаря. Слепая, нерассуждающая жажда мести, отплаты страданиями за страдания - вот что переполняло в эту минуту его душу. Бледный, со стиснутыми зубами, он метался взад и вперед по своей маленькой комнате, как зверь в клетке.

Ватажко, сидя на постели с письмом в руке, следил за ним глазами.

- Ну, не дадим же и мы пощады! - сказал наконец Андрей, овладевая собою. - Идите, сзывайте наших. Я пойду на конспиративную квартиру... Когда обойдете всех, - прибавил он, - идите к Заике и скажите ему, чтобы бомбы и все прочее было готово к вечеру. Часов в шесть вы придете с тележкой и все свезете - знаете куда.

- Да, знаю, - отвечал Ватажко.

- Так до свидания. Надо идти.

Было около четырех часов утра, когда Андрей вышел на улицу. Впереди было еще целых тридцать часов, и за это время можно было все устроить без всякой торопливости, но он хотел собрать своих раньше, чем распространится по городу известие об утверждении приговора.

Скорым шагом он в полчаса дошел до конспиративной квартиры и вошел в нее, отперев дверь запасным ключом. Все спали, и никто не слыхал его прихода. Оповещенные Ватажко товарищи не могли собраться раньше как через час. В ожидании их Андрей разложил перед собою план города и определил на нем путь, которым должны были вести приговоренных. При его практическом знании местности ему нетрудно было выбрать лучший пункт для нападения. Он остановился на короткой улице, находившейся между двумя поворотами пути, невдалеке от площади. Правда, благодаря близости к месту казни улица могла оказаться занятой народом, но это неудобство вознаграждалось чрезвычайно удобным путем для отступления - сперва через ряд узких улиц, в которых погоня могла быть легко задержана бомбами, а дальше через городской сад, спускавшийся к реке. Войдя в сад, можно было затворить за собою высокие железные ворота и запереть их двумя или тремя принесенными с собою большими замками. Для большей задержки можно было также приладить у ворот несколько штук усердно рекомендуемых Заикой переносных торпед его собственного изобретения. Затем оставалось только спуститься по саду к пристани, где их будет ждать давно припасенная лодка. В нее предполагалось усадить освобожденных и раненых, если таковые окажутся. Остальные заговорщики должны были выйти через дальний конец сада и затем пробраться задами на Пушкарское поле, где они могли спокойно замешаться в ожидающую казни толпу.

Товарищи Андрея начали сходиться с разных сторон. В четверть шестого все семеро были в сборе и начали военный совет. Он был непродолжителен.

- Слышали? - спрашивал Андрей каждого из входивших.

- Слышал, - отвечал тот.

Андрей в немногих словах изложил им свой план, который был одобрен без всяких прений. Ему сообщили, в свою очередь, время и место трех собраний, на которые предполагалось созвать вновь завербованных заговорщиков. Еще раньше было решено созвать вместо одного многолюдного собрания несколько маленьких. Андрей обещал побывать на каждом, хотя бы на короткое время.