Сергей Степняк-Кравчинский - Россия под властью царей

Право устанавливать за человеком слежку в качестве исправительной меры по русскому уголовному кодексу, как и по французскому и германскому кодексам, принадлежит исключительно суду. Но царское правительство осуществляет эту меру совершенно произвольно и без малейшего зазрения совести. Оно с одинаковым безразличием отправляет в ссылку людей, оправданных судом, свидетелей, дававших правдивые показания, и граждан, по каким-то непостижимым причинам подозреваемых в тайном сообществе.

Из всего этого напрашивается следующий вывод: для русских подданных возможность быть высланными в места не столь отдаленные ограничивается исключительно только волей жандармов и полиции. Кроме того, под тем предлогом, что поведение ссыльного было не вполне удовлетворительным, срок его изгнания может быть продлен до бесконечности. Так, по делу общества "нечаевцев" осенью 1871 года, когда из восьмидесяти семи подсудимых тридцать три были осуждены, а тридцать четыре оправданы, последних всех без исключения выслали. Та же участь постигла многих свидетелей, хотя прокурор не осмелился даже предъявить им никаких обвинений. Среди высланных была, как известно, и Вера Засулич. Она провела в ссылке несколько лет и обрела свободу, лишь совершив побег. Родственник Веры Засулич и один из свидетелей на процессе, Никифоров, тоже был выслан, и, хотя с тех пор прошло уже четырнадцать лет, он все еще не вернулся.

Административная ссылка играла важную роль и в первый период революционного движения. Ссылка в Сибирь стала таким обычным явлением, что при упоминании о людях, оправданных по тому или другому политическому процессу, сразу же спрашивают: "А куда их сослали?" В этом вопросе нет ни тени иронии или сомнения, это самый естественный вопрос на свете. Наоборот, если бы их не сослали, то это, безусловно, вызвало бы удивление.

Полиция нередко играет со своей жертвой, как кошка с мышью. В 1878 году Александр Ольхин, петербургский присяжный поверенный, заподозренный в секретных сношениях с революционной партией, был выслан в Холмогоры, Архангельской губернии, хотя против него не имелось ни малейших улик. Два года спустя полиция вообразила, что нашла доказательства его вины. Он был возвращен в Петербург и предстал перед судом. Но полиция слишком поторопилась. Улики оказались недостаточными даже для самого сговорчивого суда. Ольхина судили по процессу Мирского в ноябре 1879 года, и он был признан невиновным. Однако оправдательный приговор не возымел никакого действия на полицию. Ольхина снова выслали, и вторая его ссылка была тяжелее первой.

В заключение я хотел бы назвать одно широко известное имя - князя Александра Кропоткина, брата князя Петра Кропоткина. Александр Кропоткин был математик и астроном и никогда не занимался политикой. Его вина заключалась в родстве с Петром Кропоткиным, и, кроме того, он не выказывал достаточного почтения жандармам. Осенью 1876 года на почте перехватили его письмо, предназначенное, как подозревала полиция, для одного политического эмигранта, с которым Александр Кропоткин познакомился во время своего путешествия за границу. У него произвели обыск. Не было обнаружено ничего подозрительного, но князь был так неосторожен, что не скрыл своей досады по поводу вторжения в его дом, обращался с прокурором и жандармами недостаточно любезно и, как говорят, сказал им несколько теплых слов. Заключение в тюрьму не изменило его поведения, и в конце концов его сослали в Сибирь. Это произошло девять лет назад, Кропоткин все еще в Сибири, его силы надломлены, и он лишился единственного сына.

В те годы людей еще отправляли в ссылку при помощи всяких хитростей. В то время как формально за ними устанавливался полицейский надзор в качестве предупредительной меры, фактически их высылали в самые отдаленные края империи и там содержали под стражей. Таким образом, совершалось двойное правонарушение.

Во-первых, этих людей карали без суда и следствия, что само по себе неслыханное беззаконие; во-вторых, их не только подвергали надзору без всяких оснований, но этот надзор, тоже без всяких на то оснований, юридической казуистикой превращался в приговор к бессрочной ссылке. В уголовном кодексе, надо сказать, нет статей, предусматривающих административную высылку. Однако это обстоятельство никого не интересует, и, за исключением правоведов, мало кто над ним задумывается.

Однако с 1879 года всякая стеснительность была отброшена, и в течение шести лет административная ссылка была признанным средством надежной защиты порядка и совершенно официальным установлением в России. 2 апреля того года Соловьев совершил покушение на жизнь императора. Через три дня, 6 апреля, был издан новый закон, по которому вся Россия была разделена на шесть военных округов под деспотической властью шести генерал-губернаторов, облеченных каждый в своем округе чрезвычайными полномочиями.

Местным гражданским властям было повелено оказывать царским сатрапам такое же абсолютное повиновение, какое во время войны оказывается главнокомандующему, и они пользовались такой же диктаторской властью над населением, как главнокомандующий. В их полномочия входило: а) высылка в административном порядке всех лиц, чье дальнейшее проживание в данном округе может считаться вредным для общественного порядка; б) заключение в тюрьму людей по собственному усмотрению и невзирая на положение и звание, когда они сочтут это необходимым; в) запрещение или временное закрытие газет и журналов, идеи которых покажутся им опасными, и г) принятие всех мер, какие они сочтут нужными, для поддержания спокойствия и порядка в подчиненных им округах.

И это называется в России законом!

С апреля 1879 года административная ссылка стала уже вполне законной. А когда шесть сатрапий были уничтожены и страна приведена "в состояние безопасности" (читай "осады"), чрезвычайные полномочия генерал-губернаторов были присвоены всем губернаторам.

С этого времени административная ссылка приняла массовый характер и стала столь излюбленным оружием самодержавия в его борьбе с народом, что фактически судебная процедура все больше и больше отходит на задний план.

Когда за покушением Соловьева последовало несколько других покушений, самодержавие охватил настоящий пароксизм страха и ярости. Оно почувствовало, что почва колеблется у него под ногами, и усилило террор и репрессии, чтобы с корнем вырвать бунтарский дух. Для этой цели ссылка была гораздо более действенным оружием, чем суд с его формальностями, процедурами и проволочками. И по малейшему подозрению, действительному или мнимому, по малейшему признаку или по самому необоснованному побуждению эти меры произвольно применяли направо и налево. Она стала чумой, опустошавшей русскую землю.