Владислав Петров - Три карты усатой княгини. Истории о знаменитых русских женщинах

В 1832 году Лермонтов написал последнее, прощальное стихотворение, посвященное Натали. Эпилог дневника любви полон горечи, в нем бунтует оскорбленное чувство:

Ожидания его не имели предела, тем сильнее оказалось разочарование. Несоответствие реального облика возлюбленной той высокой роли, которую Лермонтов ей отводил, стало его трагедией. Любовь к неверной Натали наложила отпечаток на всю дальнейшую жизнь поэта. Он разуверился в любви, и он же всю свою оставшуюся недолгую жизнь о любви мечтал. До последнего дня в нем уживались застенчивый мальчик, ждущий небывалого чуда любви, и желчный, умудренный тяжелым опытом обманутый любовник, который уже ничего не ждет и ничему не верит.

А Наталия Федоровна старалась больше не вспоминать пылкого гения. Тем более что чрезвычайно ревнивый Обресков при любых упоминаниях о Лермонтове приходил в бешенство. Узнав, что стихи из альбома жены распространяются в списках, он сам, своими нечистыми руками, уничтожил письма поэта к Ивановой, все хранившиеся у нее стихи Лермонтова — их мы не узнаем уже никогда. Вот парадокс: поэт, преданный возлюбленной, и после смерти время от времени возникал между нею и своим, казалось бы, счастливым соперником.

В остальном жизнь четы Обресковых ничем не отличалась от жизни тысяч других помещичьих семей. Они держали в строгости крестьян, понемногу приторговывали тем, что давало имение, и с удовольствием вкушали поросенка с хреном. История с драгоценностями воронежской губернаторши за давностью лет была предана забвению, и в 1846 году (Лермонтов уж пять лет, как лежал в могиле) царь возвратил Обрескову права потомственного дворянина, а еще через двадцать лет Николай Михайлович даже успешно баллотировался в предводители уездного дворянства в Новгородской губернии. Там же, в своем имении, он закончил земные дни. Наталия Федоровна пережила его на несколько лет и умерла в январе 1875 года в Москве. Ее похоронили на Ваганьковском кладбище.

Погиб на нелепой дуэли поэт. Состарилась и умерла в безвестности женщина, которую его воображение наделило чертами богини. Но осталось вечное:

Это написал шестнадцатилетний юноша. Он все знал заранее, этот гениальный мальчик, все понимал и ни в чем не ошибся, ни в чем не ошибся!

Вот так-то, господа!

Удивительно все сошлось, невероятно. Во-первых, надо было, чтобы в 1724 году в Грузии случилось то, что ныне назвали бы государственным переворотом. Потерял трон царь Вахтанг VI, долгие годы умудрявшийся лавировать между интересами персов, чьим протекторатом, говоря опять же современным языком, была Грузия, и своими собственными весьма амбициозными феодалами. Писатель, поэт, ученый, просветитель, дипломат — он не обладал талантом военачальника, и персы не простили ему неспособности противостоять турецкому нападению. Ведь Грузия, попавшая между турецким и персидским жерновами, была для них лишь одной из подвластных территорий, которую следовало защищать от иных претендентов, а Вахтанг VI всего лишь подотчетным вассалом…

Не в правилах персов было ограничиваться отстранением от власти тех, кто не оправдал надежд шахского двора. Чтобы спасти свою жизнь, Вахтанг VI вынужден был оставить родину. Вместе с ним пределы Грузии покинули еще 1400 человек, представители древнейших грузинских фамилий — Эристави, Орбелиани, Бараташвили, Давиташвили, Цицишвили… Путь царя с этой многочисленной свитой лежал на север — в Россию.

Высокопоставленных эмигрантов приняли с почетом, обласкали, многие из них получили земли, и всем была предоставлена возможность поступить на русскую службу. В Москве — это нынешние Грузинские улицы — возник целый район, населенный грузинами. Постепенно они все глубже врастали в русскую жизнь — женились на русских, меняли фамилии на русский лад (отсюда часто встречающиеся среди дворянских фамилий Эристовы, Баратовы, Цициановы и т. п.), продвигались по службе, совершали подвиги во имя России. Вот почему нет-нет да и находим мы у известных русских людей примесь грузинской крови.

Но это все, как мы уже сказали, во-первых.

А во-вторых, надо было, чтобы в Россию занесло средних лет француза (или, подругой версии, итальянца); чтобы он, медленно поднимаясь по службе, был назначен в Одессе последовательно комендантом порта, инспектором карантина (то есть таможни) и заведующим гребной флотилией и должности эти открыли ему путь в местное высшее общество; чтобы здесь, будучи уже немолод, он увидел едва ли не впервые вышедшую в свет шестнадцатилетнюю Надежду Jlopep, дочь немца и грузинки, и без памяти влюбился в нее; чтобы она ответила ему взаимностью и они поженились. И чтобы выросшая в украинской глуши, в скромном имении бабушки-грузинки, да в скитаниях по гарнизонам их незнатная, небогатая, рано осиротевшая единственная дочь (а было еще четыре сына) благодаря стечению разных обстоятельств и хлопотам петербургских родственников получила протекцию самого императора и в семнадцать лет стала фрейлиной императрицы. И чтобы она была, наконец, красива — необычайной для Петербурга южной красотой.