Владислав Петров - Три карты усатой княгини. Истории о знаменитых русских женщинах

Позже, правда, детей возвратили в семью, но лучше бы этого не делали — полк Арнольди то и дело передислоцировали с места на место: началась кочевая жизнь, о которой Александра Осиповна вспоминала с видимым отвращением. И сама по себе эта жизнь ничего хорошего не несла, но еще больше усугубляла ее фигура одноногого полковника (он лишился ноги в сражении с наполеоновскими войсками под Лейпцигом). Стоило падчерице немного подрасти, сластолюбивый отчим, не пропускавший мимо себя ни одной юбки, стал оказывать ей знаки внимания, и последние годы совместной жизни превратились для нее в настоящее мучение. Мать делала вид, что ничего не замечает, и дочь этого простить ей так и не смогла. Но даже если бы и не мерзкий Арнольди [52] Он, ко всему прочему, уговорил жену дать ему доверенность на управление наследством, которое осталось детям от О. И. Россета, и все его благополучно промотал. , о котором Смирнова-Россет всю жизнь вспоминала с содроганием, — что ждало ее в провинциальной глуши? При лучшем раскладе — домашнее непритязательное образование и замужество за армейским офицером либо помещиком средней руки.

От петербургских родственников ждать помощи не приходилось. Надеялись, правда, на Дмитрия Евсеевича Цицианова, брата бабушки, личность в своем роде примечательную, известного острословием, привычкой лгать наподобие барона Мюнхгаузена, хлебосольством, расточительством и тем, что он был в числе прочих основателем в Москве Английского клуба и долгое время исполнял обязанности его старшины. Дмитрий Евсеевич, единственный из той ветви Цициановых, к которой принадлежала юная Россет, сумел разбогатеть благодаря удачной женитьбе на побочной дочери грузинского царевича Александра Георгиевича и в помощи, конечно, не отказал бы, но, увы — к тому времени, когда потребовалось его содействие, он спустил свое состояние. Между прочим, пока у Цицианова водились большие деньги, он вовсю меценатствовал. Недаром этот оригинальный, без сомнения, заслуживающий отдельного рассказа человек упоминается Пушкиным в авторских примечаниях к «Евгению Онегину». А кроме того, известно высказывание Пушкина: «Всякое слово вольное, всякое сочинение возмутительное приписывается мне, как всякие остроумные вымыслы князю Цицианову» [53] Так, Дмитрий Евсеевич с серьезным видом рассказывал, что в Грузии водятся разноцветные овцы и поэтому там нет нужды красить пряжу; что пчелы в той же Грузии величиной с воробья и поют в полете; что он лично поднес князю Потемкину сукно, вытканное из шерсти одной каспийской рыбы; что после укуса бешеной собаки взбесился его фрак и т.д. Находились люди, которые верили его фантазиям. .

К счастью, в устройство судьбы Сашеньки Россет вмешался случай. Император Александр I, совершавший поездку по южным российским губерниям, посетил Усмань, где стояла часть Арнольди, и изволил остановиться в доме полковника. Вот как описывает это событие сама Смирнова-Россет: «С государем был его камердинер и метрдотель Миллер, которому служил наш Дмитрий, к счастью, в трезвом виде. Матушка родила за две недели перед тем дочь. Государь изъявил желание ее видеть. Первая комната была завалена подковами, сбруей и прочей дрянью. Не обращая внимания на беспорядок, государь сказал: “…Есть ли у вас ко мне какая-либо просьба, madame?” — “Государь, я озабочена воспитанием детей”. — “Вашу дочь я помещу в Екатерининский институт, брат Михаил… будет платить за нее, а этих молодцов [54] Братьев Смирновой-Россет. я беру на свой счет в Пажеский корпус…”

Царь пообещал и — вот урок всем правителям! — своего обещания не забыл. По достижении необходимого возраста Александра Россет была определена в Екатерининский институт — самое престижное в России заведение для молодых девиц, причем обучалась она не на деньги семьи (которых не было), а за счет великого князя Михаила Павловича. Прошло совсем немного времени, и в семнадцать лет по протекции Михаила Павловича она стала фрейлиной вдовствующей императрицы Марии Федоровны, а после ее смерти в 1828 году — фрейлиной императрицы Александры Федоровны. Так в ее судьбе случился удивительный, почти сказочный поворот, чем-то напоминающий историю Золушки. Впрочем, для того, чтобы занять место в русской культуре, красоты, везения и даже протекции императорской семьи вряд ли достаточно.

Но Александра Россет отличалась особым складом ума, хорошо разбиралась в литературе и, что, пожалуй, особенно ее выделяло, имела свои независимые суждения. К этому следует прибавить потрясающую интуицию, с которой она отделяла истинное искусство от ложного даже в тех случаях, когда поначалу обманывались признанные знатоки. К тому же она легко воспринимала и впитывала все новое и, несмотря на свое провинциальное происхождение, прекрасно усвоила привычки света. Поэтому вполне закономерно, что вокруг Россет стал — и довольно быстро — формироваться свой особый круг людей, куда входили лучшие перья России.

«Скромная фрейлинская келия на четвертом этаже Зимнего дворца сделалась местом постоянного сборища всех знаменитостей тогдашнего литературного мира», — вспоминал И. С. Аксаков о вхождении Александры Осиповны в литературную среду. Нет, пожалуй, ни одного литератора пушкинского круга, который не посвятил Россет, после замужества в 1832 году ставшей Смирновой, хотя бы нескольких восхищенных строк; ярким метеором промелькнул среди ее друзей Лермонтов [55] Существует даже версия о тайном романе Смирновой-Россет и Лермонтова, — правда, доводы в ее пользу не выдерживают никакой критики. ; еще позже с ней сблизились Тургенев и Достоевский; поэт Полонский в течение трех лет был воспитателем ее сына. Особые отношения связывали Смирнову-Россет с Гоголем, который долгое время жил в ее доме и на ее средства; она среди адресатов гоголевских писем из «Выбранных мест из переписки с друзьями».

Жуковский был прав, когда заметил, что для каждого у Донны Соль находилось «по сердечной загвоздке». А Пушкин, посвятивший ей несколько стихотворений, написал как-то:

Стихотворцы разве что не устраивали поэтических турниров, посвященных своей музе. Из стихов, обязанных своим появлением на свет Смирновой-Россет, можно составить весьма объемистый сборник. И тут уж трудно удержаться от обилия стихотворных цитат.

Мало кто связывает с именем Смирновой-Россет этот знаменитый романс, а ведь стихи, положенные в его основу, не только посвящены ей близким другом Пушкина — поэтом Василием Туманским, но и написаны в ее присутствии.