Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры

Ни одно из вышеперечисленных свидетельств, правда, не было подкреплено какими-либо документами. Даже Хрущев, в распоряжении которого находились все архивы партии, предпочитал пользоваться воспоминаниями старых большевиков, вернувшихся из лагерей. Однако это обстоятельство мало смущало историков. Абсолютная закрытость советских архивов и, мягко говоря, скрытность советских политических деятелей была общеизвестной. Для многих историков было достаточно лишь намеков, прозвучавших в докладе Хрущева и в официальной советской печати, чтобы предположить, что за этими намеками стоят какие-то реальные факты и документы. В результате все нити свидетельств о столкновениях в Политбюро сплелись в запутанный клубок, в котором очень непросто различить слухи и реальные факты, конъюнктурные фальсификации и ошибки несовершенной памяти.

Следует, однако, признать, что привлекательность версии о наличии «фракций» в Политбюро заключалась не столько в свидетельствах Николаевского и других мемуаристов, сколько в ее достаточно органичном соединении с реальными фактами в истории первой половине 1930-х годов. Внимательное исследование всех доступных источников позволило историкам зафиксировать существенные колебания экономической, социальной, карательной, внешней политики, показать сложный характер движения к единоличной диктатуре [10] См. например: Такер Р. Сталин у власти. История и личность. 1928–1941. М., 1997. . Эти исследования до сих пор сохраняют свое значение.

Помимо проблемы «фракций» историков все больше интересовал феномен ведомственности в сталинской политической системе. Наиболее интересные материалы для его изучения давала деятельность советских хозяйственных наркоматов, а также процедура составления и согласования производственных и инвестиционных планов [11] Kuromiya Н. Stalinist Industrial Revolution. Politics and Workers, 1928–1932. Cambridge, 1988; Rees E. A. (ed.) Decision-Making in the Stalinist Command Economy, 1932–1937. Basingstoke, New York, 1997; Грегори П. Политическая экономия сталинизма. М., 2008. . Персонально в центре внимания таких исследований оказался руководитель тяжелой промышленности и один из влиятельных членов Политбюро Г. К. Орджоникидзе, демонстрировавший прямо противоположные модели поведения в зависимости от занимаемых постов — в конце 1920-х годов в качестве председателя Центральной контрольной комиссии партии, а начиная с 1931 г. в качестве председателя ВСНХ, затем наркома тяжелой промышленности СССР. Определяющее значение имел также и тот факт, что столкновения между Сталиным и Орджоникидзе, закончившиеся смертью последнего, оказались единственным серьезным конфликтом между Сталиным и его соратниками, существование которого подтвердилось многочисленными архивными документами [12] Davies R. W. Some Soviet Economic Controllers — III. Ordzhonikidze // Soviet Studies. Vol. 12. № 1 (July 1960); Fitzpatrick, Sh. Ordzhonikidze's Takeover of Vesen-kha: a Case Study in Soviet Bureaucratic Politics // Soviet Studies. Vol. 37. № 2 (April 1985); Benvenuti F. A Stalinist Victim of Stalinism: «Sergo» Ordzhonikidze // Cooper J., Perrie М., Rees E. A. (eds.) Soviet History, 1917–1953. Essays in Honour of R. W. Davies. Basingstoke, 1995; Хлевнюк О.В. Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро в 30-е годы. М., 1993. . Еще одним активным участником межведомственных конфликтов был В. М. Молотов. Занимая пост председателя правительства, он отстаивал в таких конфликтах «общегосударственные интересы». Позиции Молотова и роль правительственных структур существенно прояснились благодаря исследованиям, предпринятым в последние годы [13] Watson D. Molotov and Soviet Government. Sovnarkom, 1930–1941. Basingstoke, 1996; Watson D. Molotov. A Biography. Basingstoke, New York, 2005. .

Одной из целей, которая ставилась при подготовке этой книги, было выявление в архивах максимально возможного количества документальных свидетельств о столкновениях и разногласиях в Политбюро и изучение на этой основе механизмов принятия политических решений в первой половине 1930-х годов. Пока, несмотря на наличие многочисленных фактов о разногласиях в Политбюро, документы не подтверждают версию о существовании и противоборстве «умеренных» и «радикалов». С одной стороны, практически все столкновения в Политбюро носили ярко выраженный ведомственный характер. В результате одни и те же члены Политбюро в разных ситуациях занимали то «умеренные», то «радикальные» позиции. С другой стороны, все важнейшие политические решения, которые ранее было принято относить на счет одной из «фракций», при детальном изучении оказались инициативами Сталина. Несмотря на относительную самостоятельность членов Политбюро в решении многих, прежде всего оперативных вопросов, за Сталиным, судя по документам, оставалось решающее слово. Причем, тенденция эта усиливалась.

Несмотря на то, что такие выводы могут показаться банальными и скучными, факты заставляют пока придерживаться именно их. Возможно, когда-нибудь более удачливые историки найдут реальные документальные основания для более захватывающих версий. Столь же скучными и старомодными кому-то, несомненно, покажутся и те главы книги, в которых анализируются причины и механизмы кампании окончательного уничтожения бывших оппозиционеров, массовых кадровых чисток и репрессивных акций 1935–1938 гг. Огромное количество документов, открывшихся за последние десять лет, существенно продвинули изучение этих чрезвычайно важных событий и позволяют реконструировать их буквально в деталях. Важнейшие работы сотрудников общества «Мемориал» А. Б. Рогинского, Н. Г. Охотина, Н. В. Петрова и др. [14] Для изучения проблем организации террора особое значение имели два сборника статей: Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997; Репрессии против российских немцев. Наказанный народ. М., 1999. дали толчок многочисленным исследованиям большого интернационального коллектива историков [15] Перечислить все эти работы невозможно. Среди обобщающих исследований и публикаций документов см.: Getty J. А„Naumov О. V. (eds.) The Road to Terror. Stalin and the Self-Destruction of the Bolsheviks, 1932–1939. New Haven, London, 1999; Юнге М., Биннер P Как террор стал «большим». Секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. М., 2003; McLoughlin В., McDermott К. (eds.) Stalin’s Terror. High Politics and Mass Repression in the Soviet Union. Basingstoke, New York, 2003; История сталинского Гулага. Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов: Собрание документов в семи томах. М., 2004; Khlevniuk О. The History of the GULAG from Collectivization to the Great Terror. New Haven, London, 2004; Баберовский Й. Красный террор. История сталинизма. М., 2007; Петров Н., Янсен М. «Сталинский питомец» — Николай Ежов. М., 2008. Хаустов В., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936–1938 гг. М., 2009. . История сталинского террора является наиболее динамичным и успешным направлением историографии советского периода. Однако, что касается проблемы инициирования чисток и «большого террора», мы и теперь, опираясь на архивы, в целом можем подтвердить то положение, которое многие наблюдатели и историки выдвигали и до открытия архивов: «Суть всей чистки зависела в конечном счете от личного и политического воздействия Сталина» [16] Conquest R. The Great Terror. A Reassessment. London, 1992. P. 33. .