Д. Чугаева и Л. Петерсон. - С.М. КИРOB Избранные статьи и речи 1916 - 1934

Наконец, еще одной достопримечательной особенностью новой оппозиции является то, что она с первых же дней своего существования приняла строго конспиративный характер. Это, в полном смысле слова, подпольная организация, имеющая свою чрезвычайно жесткую дисциплину, дисциплину — молчать, друг друга не выдавать, правду ЦК не говорить.

ДВУРУШНИЧЕСТВО, ФРАКЦИОННОСТЬ — ТАКТИКА ПРАВО-«ЛЕВОГО» БЛОКА

Здесь мне особо хочется остановиться на поведении Ломинадзе. О нем принято думать, что у него душа нараспашку, что он откровенен со всяким и каждым. Ну, кажется, с кем уж тогда и быть откровенным и искренним, как не с ЦК партии? Однако Ломинадзе — «душа-парень» — с ЦК откровенничал меньше всего. Наоборот, все свои сомнения, все вопросы, которые рождались у него в голове, он тщательнейшим образом скрывал от ЦК и культивировал их в своем замкнутом фракционном кружке. Они разговаривали на самые животрепещущие для них темы о социалистическом строительстве только с Каврайскими, Нусиновыми и им подобными, а для разговоров с ЦК у них язык не поворачивался.

Это отличительная особенность новой оппозиции. Назвать ее «двурушничеством» будет слишком мягко. Гораздо правильнее охарактеризовать эту оппозицию как организацию, действительно с первых же шагов принявшую совершенно предательские формы и методы работы против нашей партии. (Голоса: «Правильно!») Если ты член партии, — к тому же еще и член ЦК, — если ты руководишь огромнейшей организацией, руководишь коммунистами всего Закавказья, если ты действительно увидел, что партия берет крен в какую-то преисподнюю, и если ты обладаешь рецептом гораздо более действенным, нежели все постановления съездов и директивы ЦК, то ты должен быть последним мерзавцем и негодяем, если этого рецепта, в который ты так искренно веришь, не покажешь ЦК! Что это? Это совершенно небывалое кощунство над ленинскими заветами партии. Каврайскому и Нусинову показать свою платформу можно, Шацкину — тоже можно, поехать в Гагры и там на панихиде над умершим Костровым развертывать эту свою, спасающую революцию, платформу тоже можно, а вот в ЦК и ЦКК об этой платформе, в которую ты веришь, можно молчать!

Если верно то, что перед нами перспективы, снижающие материальное благосостояние рабочего класса, если это объективно совершенно точно установлено, то надо об этом сейчас же ставить в известность ЦК нашей партии. Ведь каждый из нас, когда бывает заминка с зарплатой или предвидятся временные колебания в сторону понижения ее уровня, в первую голову кричит об этом ЦК. Это абсолютно оправдано всей историей нашей работы. Только в этом огромном коллективе, при общей, дружной, единой работе мы сумеем нести ту ответственную ношу, которая возложена на нас историей. А тут Сырцов — председатель Совнаркома, кандидат Политбюро, в руках которого все пружины нашего государственного и партийного управления, от которого не скрывается ничего, что делается в нашей партии, оказывается, только тем и занят, что целые ночи лежит, рыдает в подушку, стонет — «болеет» за судьбы революции и партии. Ему кажется, что кризис, надвигающийся на нашу социалистическую стройку, разразится даже не через несколько месяцев, а через несколько недель, и он, словно кисейная барышня, или сидит у себя в предсовнаркомовском кресле и «плачет» о судьбах революции, или, в лучшем случае, собирает Нусинова, Каврайского и прочих и с ними справляет тризну и «намечает пути», как выйти из положения. Но от ЦК партии эти вопросы им скрываются. Если бы, товарищи, завтра каждый из нас — я прямо говорю о совершенно немыслимом, чудовищном явлении — хотя бы на один-два дня заразился такой болезнью, то что бы это получилось? Получился бы сумасшедший дом, и мы действительно угробили бы наше социалистическое строительство.

Большевистская партия, в отличие от других партий, тем и сильна, что в своей политике, в своей линии поведения она должна быть совершенно откровенной, у нас не должно быть никакой конспирации. Ежели ты начинаешь заблуждаться, ошибаться, — партия сделает все, чтобы помочь тебе разобраться, одуматься, опомниться, чтобы вылечить тебя как только можно и где это можно, вплоть до… заграничного курорта. Но если и это не помогает, то тогда мы уже говорим: уйдите ко всем чертям и не оскверняйте наших рядов.

Сырцов, оказывается, «заболел» настолько, что стал поручать подбирать ему материалы, цифры и пр. тем самым «специалистам», процесс которых мы будем слушать 25 числа сего месяца! Это абсолютный факт. Сырцов и иже с ним готовы скорее прислушаться к голосу этих людей, нежели к голосу партии, к голосу ЦК. Среди этих людей они откровенны, им они могут говорить свою «правду», а вот с ЦК партии, даже тогда, когда их взяли за грудки, когда привели с поличным, когда все на очной ставке уже было засвидетельствовано, они и тогда разговаривать отказывались. Внутренняя фракционность не позволяла им сразу раскрыть свои оппозиционные взгляды, и понадобилось исключить из партии — после того как была установлена принадлежность их к оппозиции — Нусинова, Каврайского и других, чтобы все эти приверженцы Сырцова — Ломинадзе рассказали нам, как, что и к чему.

Что это за нравы?! Дальше уж итти некуда! А если будет так, если такое положение будет культивироваться в том или ином звене нашей партии, то можно разложиться вконец. Со стороны и Сырцова и Ломинадзе мы видим лишь замкнутость, нежелание говорить и, больше того, клевету на партию, на ее руководство. Ломинадзе, не только не всегда и далеко не везде говорил правду, но даже умышленно, сознательно подкапывался под руководство, организовывал силы против ЦК ВКП(б) и все это скрывал. Я считаю это самым большим и самым главным преступлением, которое совершила группа Сырцова — Ломинадзе.

Оппозиционной лихорадкой они были одержимы в достаточной степени уже на XVI съезде партии. Сырцов о своих сомнениях на съезде откровенно не говорил, больше того — он уверял, что он за линию ЦК ВКП(б). Ломинадзе всюду, и в Москве, во всех резолюциях с треском, с барабанным боем кричал и клялся, что он за генеральную линию партии, за ЦК ВКП(б) и прочее и прочее, а на деле ушел в подполье, где проводил свои оппозиционные взгляды и делал свою двурушническую политику.

Ярче всего эта двурушническая, предательская работа у Ломинадзе сказалась в известном обращении Заккрайкома, выпущенном после сентябрьского обращения ЦК, а у Сырцова — в его брошюре, в докладе, сделанном в Государственной плановой комиссии.

Я не буду долго останавливаться на обращении Заккрайкома. Вы все его читали, и думаю, что теперь все достаточно поняли его и разобрались в нем. Бакинцы, как вам известно, протестовали против этого обращения. Теперь, в свете событий, которые развертываются перед нами, не подлежит никакому сомнению, что, двурушнически прикрываясь генеральной линией партии, Ломинадзе проводил в Закавказье свои фракционные взгляды и что, в частности, он провел их через этот документ, через обращение Заккрайкома.