Наум Синдаловский - И смех, и слезы, и любовь… Евреи и Петербург: триста лет общей истории

В 1887 году был обнародован ряд антиеврейских правительственных указов и распоряжений, в том числе и беспрецедентный закон «о процентной норме» при поступлении евреев в высшие и средние учебные заведения: 10 % – в черте оседлости, 5 % – в губерниях вне черты. В Москве и Петербурге эта норма составляла 3 %. Исключение было сделано только для Консерватории, где процентная норма не применялась никогда, хотя попытки ввести ее предпринимались неоднократно. Рассказывают, как однажды премьер-министр Столыпин официально запросил директора Петербургской консерватории Александра Константиновича Глазунова, сколько евреев учится в ее стенах, на что тот будто бы без какой-либо тени дерзости спокойно ответил: «А мы не считаем». В Петербурге за этот благородный поступок Александра Глазунова прозвали «Царем Иудейским». Это он, аристократ духа Александр Константинович, «не считал», а вот сами евреи были далеко не безразличны к точным цифрам. В заметке, опубликованной в 24-м номере за 1880 год еврейской газеты «Гамелиц», что в переводе на русский язык означает «Посредник», содержится краткое сообщение о том, что в этом году из 150 человек, поступивших в Петербургскую консерваторию, 50 – евреи.

Александр Константинович Глазунов

Интересно происхождение прозвища «Царь иудейский». Вообще-то, этому словосочетанию около двух тысячелетий. Согласно христианской традиции, римский прокуратор Понтий Пилат, после того как «умыл руки», в полном соответствии с римскими законами того времени приговорил Иисуса Христа к распятию и, чтобы хоть как-то оправдать этот поступок, приказал к кресту прибить доску с издевательской надписью «Царь Иудейский». Это должно было заклеймить Иисуса в глазах современников как самозванца. Однако в обывательском сознании христиан будущих поколений это прозвище Иисуса Христа не закрепилось, скорее всего, потому, что по смыслу оно совпадало с официальным царским статусом всех правителей древней Иудеи: «иудейские цари».

Но вот в 1909 году великий князь Константин Константинович, известный в литературной среде по псевдониму «К. Р.», приступает к работе над драмой «Царь Иудейский», посвященной последним дням земной жизни Иисуса Христа. Музыку к спектаклю пишет композитор Глазунов. Премьера спектакля состоялась в 1914 году в придворном театре Эрмитажа для ограниченного круга зрителей. Однако жизнь спектакля оказалась скоротечной. Сначала против него выступил Синод, так как по церковным правилам евангельские тексты могли звучать исключительно в храме и только во время богослужений, но никак не на сцене. Нельзя было также вывести на подмостки и персонаж Иисуса Христа, по причине того, что никакой лицедей не имел права изображать Сына Божия. А затем наступили революционные события 1917 года, которые сделали евангельский сюжет, описывающий события Страстной недели, вообще неприемлемым в новой жизни.

Долгие десятилетия и сама драма, и музыка к ней были вычеркнуты из культурного обихода страны. И, пожалуй, только городской фольклор, присвоивший Александру Константиновичу Глазунову почетное прозвище «Царь Иудейский», время от времени напоминал о событиях того, теперь уже далекого, времени.

Поводов для проявления морального благородства, подобного тому, которое обнаружил Глазунов, будучи директором Консерватории, в истории петербургской культуры будет еще достаточно. В арсенале городского фольклора сохранилась легенда о главном режиссере Ленинградского академического театра имени Пушкина Леониде Сергеевиче Вивьене, которому в разгар ура-патриотической кампании по борьбе с космополитизмом и преклонением перед Западом, развернувшейся в 1950-е годы в стране, только что победившей немецкий фашизм, предложили уволить из театра людей с сомнительными фамилиями. И хоть Вивьен хорошо понимал, что имеются в виду евреи, будучи сам потомком древнего французского рода, представители которого под фамилией Вивьен де Шатобриан еще в XVIII веке эмигрировали сначала в Польшу, а затем в Россию, гордо ответил: «Я сам – Вивьен».

Но мы отвлеклись. Основателем Петербургской консерватории был видный композитор, пианист и дирижер Антон Григорьевич Рубинштейн. В Петербурге он считался одной из центральных фигур музыкальной жизни 1860–1870-х годов.

Антон Рубинштейн родился в приднестровском селе, он был третьим сыном в состоятельной еврейской семье. В 1831 году 35 членов семьи Рубинштейн приняли православие. Толчком к крещению, по воспоминаниям матери композитора, стал Указ императора Николая I о призыве детей на 25-летнюю воинскую службу кантонистами.

Современникам Рубинштейн запомнился человеком «небольшого роста, коренастым, с огромной гривой волос». Он напоминал портреты знаменитого композитора Людвига ван Бетховена. Бетховен умер в 57-летнем возрасте за два года до рождения самого Рубинштейна. Несмотря на это, в Петербурге Рубинштейна искренне считали незаконным отпрыском немецкой знаменитости. Рубинштейн не спорил. Видимо, ему, как композитору и музыкальному деятелю, льстила эта невероятно популярная легенда.

Надо сказать, у него, как и у Бетховена, и в самом деле внешний вид был демоническим. Неслучайно и его самого, и одно из самых знаменитых его произведений – оперу «Демон» – в Петербурге называли: «Демон Антонович». Это необычное прозвище имеет легендарную историю. Случилось так, что в дирекцию Императорских театров одновременно принесли две партитуры опер: «Демон» и «Тамара». Обе были написаны по поэме Лермонтова. Одну из опер сочинил Антон Григорьевич Рубинштейн, другую – известный в то время музыкальный критик и композитор-любитель барон Борис Александрович Фитингоф-Шель. Утвердили и приняли к постановке оперу Рубинштейна «Демон». Справедливости ради скажем, что в 1886 году в Мариинском театре состоялась премьера и оперы Фитингофа-Шеля «Тамара». Но в петербургском городском фольклоре с тех пор авторов этих опер стали различать по их прозвищам: Антон Григорьевич стал «Демоном Антоновичем», а Борис Александрович – «Демоном Борисовичем».

Антон Григорьевич Рубинштейн

Кажется, свою гениальность Антон Рубинштейн чувствовал с раннего возраста. Его брат Николай рассказывал, как в детстве, когда Антону было 12 лет, они несколько дней провели в доме одни, без взрослых, и очень голодали. И Антон однажды сказал ему, протягивая несколько копеек, завалявшихся в кармане: «Николаша, я знаменитый артист, и мне неудобно, сходи в лавку и купи хлеба и огурцов».