Наум Синдаловский - И смех, и слезы, и любовь… Евреи и Петербург: триста лет общей истории

Между тем описываемые нами романтические события происходили в 1710 году, а должность петербургского обер-полицмейстера впервые была учреждена царским указом только в 1718-м. Но легенда оказалась настолько живучей, что со временем приобрела статус едва ли не исторического факта. Может быть, потому, что цель и в самом деле оправдала средства. Антуан Мануйлович стал-таки мужем Анны Даниловны, а Петербург приобрел нового и, судя по свидетельствам историков, весьма достойного городского хозяина.

Хотя друга в лице Данилыча Девиер так и не приобрел, а, напротив, ожесточил его против себя до такой степени, что в конце концов это сыграло самую зловещую роль в его дальнейшей судьбе. В 1727 году, как раз накануне смерти Екатерины I, Меньшикову удалось отомстить юному карьеристу. Он сумел оклеветать Девиера. Будто бы тот в пьяном виде веселился вблизи покоев смертельно больной государыни. Екатерина поверила и подписала указ о лишении обер-полицмейстера всех чинов и званий и ссылке его в Сибирь. На следующий день императрица скончалась, а по городу из уст в уста пронеслась фантастическая легенда о некой «обсахаренной груше», насквозь пропитанной смертельным ядом, которую подал Екатерине не кто иной, как Девиер. Кто был автором этой невероятной легенды, можно только догадываться.

Вернулся Девиер из ссылки через много лет, при императрице Елизавете Петровне. Она с детства помнила обходительного молодого человека, пытавшегося обучить ее иностранным языкам. В 1744 году Антон Девиер был вновь назначен обер-полицмейстером Петербурга. Если верить фольклору, то почтительный страх перед любым полицейским чином и трепетное уважение вообще к полиции, которые долгое время культивировались в дореволюционной России, велись от строгого, добросовестного и справедливого Антона Мануйловича Девиера, первого обер-полицмейстера Санкт-Петербурга, при одном имени которого будто бы «дрожали обыватели». Напомним, что круг обязанностей обер-полицмейстера, определенный лично Петром I, уже тогда мало чем отличался от обязанностей сегодняшних градоначальников. Но в первой четверти XVIII века они многократно усложнялись еще и тем, что вводились в городе впервые, а за их соблюдением наблюдал лично государь. Заслуги Девиера в их определении велики. Именно он впервые «устроил пожарную команду», следил за освещением улиц и каменным мощением дорог, организовал систематический вывоз нечистот, учредил надзор за продажей доброкачественных съестных припасов, установил регистрацию населения и строго спрашивал за «принятие на работу беспаспортных». Он лично каждый день объезжал город. И нес личную ответственность за все, что в нем происходило. Широко известен исторический анекдот о том, как Девиер однажды на себе испытал тяжесть царской дубинки только за то, что всего лишь одна доска была выломана из дощатого настила моста через Мойку, по которому Петр изволил проехать в сопровождении любимого обер-полицмейстера.

Известны в окружении Петра и другие выходцы из еврейского народа. Одним из них был придворный шут Ян д`Акоста.

Институт придворных шутов достался Петру по наследству от его предшественников на русском троне. Известны имена шутов Ивана Грозного, царя Алексея Михайловича. Должность царских шутов сохранялась вплоть до екатерининской эпохи. Шутов любили. Они выполняли важную социальную роль, служили неким клапаном для выпускания пара из кипящего котла общественного мнения. С появлением зачатков гражданского общества, которое зарождалось в аристократических салонах, надобность в шутах стала исчезать. Некоторые рудименты этого общественного института дожили до царствования Павла I, а затем полностью исчезли из российской придворной жизни.

Однако царевы шуты оставили такой яркий след в государственной жизни страны, что память о них и сами имена этих шутов сохранились в народном сознании наравне с именами их хозяев, русских императоров. Главная особенность института придворных шутов состояла в том, что они имели право безбоязненно говорить все, что им вздумается, прямо в глаза сильных мира сего. Им прощалось то, за что другие вздергивались на дыбу, клеймились каленым железом и ссылались на каторжные работы.

Ян д`Акоста происходил из португальских евреев. Ни места, ни времени его рождения историки не знают. До приезда в Россию он служил в Гамбурге, «исправляя должность адвоката». Но должность эта ему не полюбилась, и он «пристал к российскому резиденту», с которым и приехал в Петербург. По другой легенде, его привез в Россию сам Петр I, который познакомился с ним во время лечения на водах за границей. Смешного и веселого д`Акосту Петр полюбил и вскоре причислил его к придворным шутам.

Ян д`Акоста превосходно знал Святое Писание, и Петр любил вести с ним богословские споры. Однажды, проиграв царю в споре, д`Акоста принял православие. Но относился к этому довольно легко и, судя по анекдотам, любил в связи с этим подшучивать, как над собой, так и над своими вновь обретенными единоверцами. Согласно одному историческому анекдоту, через шесть месяцев после принятия христианства духовнику д`Акосты донесли, что новообращенный не выполняет никаких обрядов православия. Духовник призвал к себе д`Акосту и строго спросил, что могло послужить тому причиной. «Батюшка! – сказал шут. – Когда я сделался православным, не вы ли сами мне говорили, что я стал чист, словно переродился?» – «Правда, правда, говорил, не отрицаюсь». – «А так как тому не больше шести месяцев, как я переродился, то можно ли требовать чего-нибудь от полугодовалого младенца?» Духовник, при всей своей серьезности, не мог не рассмеяться.

Действительно, к вере д`Акоста относился весьма странным, если не сказать вольнодумным для той эпохи образом. Вот еще один из исторических анекдотов. Д`Акоста в церкви ставит две свечи: одну перед образом святого апостола Михаила, а другую перед демоном, которого архангел попирает своими ногами. К нему тут же обращается священник: «Сударь, что вы сделали? Вы же поставили свечку дьяволу». – «Ведь мы же не знаем, куда попадем, – невозмутимо ответил шут, – так что не мешает иметь друзей везде: и в раю, и в аду».

По свидетельству современников, д`Акоста отличался философским складом ума и редким жизнелюбием. Даже на смертном одре он не забывал, что был царским шутом. Вот еще один из дошедших до нас исторических анекдотов. Несмотря на свою скупость, д`Акоста был много должен и, лежа на смертном одре, сказал духовнику: «Прошу Бога продлить мою жизнь хоть на то время, пока выплачу долги». Духовник, принимая это за правду, отвечал: «Желание зело похвальное. Надеюсь, что Господь его услышит и авось исполнит». – «Ежели б Господь и впрямь явил такую милость, – шепнул д`Акоста одному из находившихся тут же своих друзей, – то я бы никогда не умер».