Тимофей Грановский - Исторические характеристики

Но в то самое время, когда он совершал вычисленные нами вкратце дела, на него со всех сторон сыпались обвинения в измене обычаям родины, в жестокости и изнеженности. Ответом на последний упрек могут служить его походы, в которых он нес все труды и все опасности наравне с простыми воинами. Но мы не вправе пройти молчанием слухов, распространившихся тогда о жестокости македонского царя. Александр принадлежит к числу тех личностей, которых все качества и недостатки по влиянию своему подлежат суду истории. В доказательство его жестокости обыкновенно приводят три случая, которые все относятся к эпохе окончательного покорения последних персидских областей, именно: смерть Филота [165]и Пармениона, убийство Клита [166]и участь философа Калисфена [167]. Я постараюсь в немногих словах объяснить участие Александра в этих событиях, доселе лежащих темными пятнами на его славе.

Парменион оказал важные услуги Македонии еще при Филиппе. В войске, покорившем Персию, он, бесспорно, занимал первое после царя место. Сын его, Филот, был ровесник Александру и товарищ его детства. Оба они, отец и сын, принадлежали к числу генералов, недовольных участием, которое персы получили в управлении государством, и не скрывали своих мнений. Гордясь высоким положением и прежними заслугами, они стали во главе оппозиции и не только поддерживали ропот в войске, но приняли личное участие в составленном против царя заговоре. Вина их не подлежит никакому сомнению. Филот был казнен по приговору наряженного над ним суда. Парменион был убит посланными к нему гонцами, потому что огромные средства, которые были в руках старого полководца, делали невозможным открытое исполнение состоявшегося также и над ним приговора.

Смерть Клита показывает в самом ясном виде трудные отношения Александра к его генералам. Мы уже заметили выше, что они были большею частью воспитаны в школе Филиппа и летами старее Дариева победителя, на которого они смотрели как на неблагодарного ученика своего. Они ставили ему в укор всякое отступление от умной, но неприложимой к огромным размерам нового государства политики его отца. Гениальные замыслы Александра казались им несбыточными грезами самолюбивого юноши. Нам уже известно их мнение об его обращении с побежденными народами. К числу таких ограниченных, грубых, но храбрых и в сущности преданных царю начальников македонской армии принадлежал Клит. Особенные заслуги дали ему право громче, чем другим, обнаруживать свое мнение. Однажды на пиру, где по македонскому обычаю беспрестанно ходили кругом кубки с вином, Клит разгорячился до того, что вышел из пределов приличия. Он осыпал бывшего тут же Александра насмешками, упрекал его в неблагодарности к верным слугам и в пристрастии к восточным льстивым царедворцам, доказывая ему притом, что он несравненно ниже отца своего, Филиппа. Терпение Александра истощилось, он вскочил и потребовал оружия. Друзья вывели вон пьяного Клита. Но он успел уйти от них, возвратился назад и пропел Александру, сложенную на него в Греции, оскорбительную песню. Тогда царь вырвал у стоявшего на часах воина копье и бросил им в Клита. Вслед за поступком наступило горькое раскаянье. Александр в продолжение трех дней и трех ночей не отходил от трупа, плакал и не хотел принимать пищи. Его едва удержали от само убийства. Ни в каком случае здесь нельзя найти холодной и обдуманной жестокости. Это было не что иное, как взрыв страстной и нетерпеливой природы.

Печальная участь Калисфена также не может служить поводом к обвинению на Александра. Этот философ, родственник Аристотеля, по просьбе которого Александр взял его с собою в персидский поход, был представителем худших направлений тогдашней греческой науки. Он был ритор и софист, заменявший отсутствие нравственных убеждений и недостаток основательного знания звонкими фразами о добродетели и диалектическою ловкостью. При дворе Александра он сначала отличался наглым ласкательством, которое, наконец, надоело царю. Обиженный философ пристал тогда к партии недовольных и своими речами сильно действовал на юношей из знатных македонских фамилий, которые служили в царской гвардии. Некоторые из них составляли заговор с целью убить Александра. Преступный умысел был открыт, и нравственное участие Калисфена обличено, хотя и не было доказано, что он лично принадлежал к числу заговорщиков. Калисфен, по самым достоверным из дошедших до нас сведений, умер в заключении, во время Индейского похода. Александр, по-видимому, хотел предать его суду по возвращении в Европу в присутствии Аристотеля, который, впрочем, едва ли оправдывал тщеславного и ничтожного родственника своего, преображенного впоследствии в мученика истины. Я счел нужным сказать несколько слов в оправдание Александра против его порицателей, хотя, с другой стороны, нельзя не допустить, что на той почти недосягаемой высоте могущества и славы, на какой он стоял, ему трудно было сохранить прежнюю чистоту нрава и не отвечать строгими мерами тупой и бессмысленной оппозиции, которая противилась его лучшим начинаниям и клеветала на самые благородные его намерения. Мог ли он, например, не уронив своего достоинства пред новыми подданными, избавить македонцев от соблюдения тех придворных обрядов, которые должен был ввести, дабы не стать ниже прежних персидских царей во мнении подвластных ему и дороживших внешними знаками величия народов Востока? А между тем, это нововведение сделалось предметом самых едких насмешек и желчных нареканий, как в войске его, так и в целой Греции. Понятно, что страсти его должны иногда были брать верх над природным великодушием и над презрением, какое внушало ему слабоумие противников. Но чтобы оценить вполне его превосходство над окружавшим его миром, стоит только вспомнить о советах, какие давал ему соперник Калисфена, софист Анаксарх [168].

Последним великим предприятием Александра был его поход в Индию [169]. С неслыханными трудами и опасностями провел он свои войска чрез горы Паропамизуса [170]и чрез Пенджаб [171], страну, которой жители искони славились воинственным характером, в наше время стоившим столько крови и усилий англичанам [172]. Он поставил над этими племенами своих наместников и основал несколько городов с греческим населением. Македонцы совершили все, что можно было сделать в пределах сил человеческих. У них не осталось ни лошадей, ни одежды, ни обуви; даже мечи их притупились от ежедневных сеч. Один Александр не разделял общей усталости и уныния, всеми овладевшего. Пред ним открывалась уже великолепная долина Гангеса, представляющая легкую добычу завоевателю. Но войска Александра пришли в отчаянье, они не могли поспеть за смелою мыслью вождя и отказались идти далее, тем более что между ними ходили ложные слухи о новых опасностях и битвах, которые их ожидали у самой цели похода. На берегу Гифазиса [173]объявили они свое решение царю, которого все усилия склонить их к привычной покорности были тщетны. С горьким чувством уступил он их воле, поставил двенадцать колоссальных жертвенников на том месте, где должен был остановить победное шествие свое, и возвратился назад. Обратный путь его лежал чрез другие, дотоле почти неизвестные путешественникам страны. Часть его армии пошла чрез нынешние Кандагар [174]и Систан [175], другая отправилась на судах, нарочно для этого выстроенных и вверенных ученому Неарху [176], который получил приказание спуститься вниз по Инду до его устьев и потом продолжать плаванье до Евфрата [177]. Цель экспедиции заключалась в исследовании и описании берегов. Сам Александр во главе третьего отряда избрал путь чрез страшные пустыни Белуджистана [178]. Шестьдесят дней продолжался этот переход, и две трети Александровых спутников погибли в песках непроходимой пустыни. Трудно понять, как могли спастись остальные.