Дмитрий Суворов - Все против всех

Таковы возможные мотивы, стоящие за роковым решением Верховного правителя России. Но какой бы из них ни оказался решающим, это обвинительный акт Колчаку как политику. Если сказались первая или вторая причины, то это - недопустимый и преступный авантюризм и легкомыслие. А если повлияли третья или четвертая (или, что скорее всего, и та, и другая), то это недопустимое и преступное отсутствие политической воли, капитуляция перед сиюминутными интересами в ущерб стратегическим. Судя по воспоминаниям военного министра в правительстве Колчака барона Брудберга, так оно и было.

Вот что пишет об адмирале П.Милюков: "Человек тонкой духовной организации, чрезвычайно впечатлительный, более всего склонный к углубленной кабинетной работе, Колчак влиял на людей своим моральным авторитетом, но не умел управлять ими". А барон Брудберг добавляет: "Это большой и больной ребенок(!), чистый идеалист, убежденный раб долга и служения России, несомненный неврастеник, быстро вспыхивающий, бурный и несдержанный в проявлении своего гнева... Истинный рыцарь подвига, ничего себе не ищущий и готовый всем пожертвовать, безвольный (!), бессистемный и беспамятливый, детски и благородно доверчивый, вечно мятущийся в поисках лучших решений и спасительных средств, вечно обманывающийся и обманываемый, не понимающий совершенно обстановки (!!!) и не способный в ней разобраться, далекий от того, что вокруг него и его именем совершается".

И - завершающий аккорд - из уст корреспондента газеты "Русское дело" Устрялова в Омске весной 1919 года, в момент пика успехов колчаковских войск: "Наблюдал за адмиралом во время молебна в Казачьем соборе... На его лице видна печать обреченности". А гражданская жена Колчака Е. Тимирова вспоминала: "Мысли о Роке, о гибельности избранного пути, об игре тайных страстей преследовали Александра постоянно... Он много думал о смерти, готовился к ней... не расставался с револьвером, чтобы при угрозе плена застрелиться".

Теперь, кажется, все ясно. С такими настроениями войн не выигрывают.

И произошло то, что и должно было произойти. Принимая роковое решение не ехать на Принцевы (а вернее всего, не принимая вообще никакого решения, молчаливо отдаваясь на волю случая), Колчак подписал приговор. И себе, так как ровно через год, 7 февраля 1920 года, он встанет перед расстрельным взводом в Иркутске. И что еще страшнее, - всему белому движению. Ибо после срыва инициативы Вильсона события потекли по самому неблагоприятному сценарию. Вышло так, что красным удалось вернуть Урал до зимы. Дальнейшее - общеизвестно.

Бездарность ли погубила белых генералов?

Я держу в руках книгу, за которую давали срок. Да-да, в совсем не такие уж далекие от нас времена несколько касаний к этой книге обходилось лет в пять лишения свободы. Называется она "Народное сопротивление коммунизму в России".

Под общей редакцией А.Солженицына, редактор-составитель и автор комментариев - М.Бернштам. Издано на русском языке в Париже в 1982 году в цикле "Исследования новейшей русской истории". Книга эта - бесстрастный сборник документов о трагедии тех лет. Документы самого разного происхождения: воспоминания участников сопротивления и мемуары карателей, отчеты дипломатов и стенограммы из штабов красных фронтов, воззвания антибольшевистских правительств и газетные передовицы тех лет.

Живая кровоточащая ткань времени, хирургический срез эпохи - недаром коммунистическая власть так боялась этой книги и с такой звериной ненавистью пресекала ее путь к читателю. Ведь при соприкосновении с такой литературой в одночасье рушатся все и всяческие штампы, коими мы столько лет руководствовались в своих оценках гражданской войны. Вот и сейчас самое беглое знакомство с запретной книгой рисует совершенно неожиданную для нынешнего читателя картину. О ней и пойдет речь в этой главе.

Итак, том третий: "Урал и Прикамье. Ноябрь 1917 - январь 1919 годов. Документы и материалы".

Вот первое, что бросается в глаза. Мы уже ранее, в предыдущих главах, затрагивали разные формы вооруженного сопротивления на Урале. Наш край - и в этом его уникальность для тех лет - познал все без исключения виды и типы антибольшевистской вооруженной борьбы. На Урале почти одновременно, в рамках одного хронологического отрезка, возникли и (что особенно важно) слились несколько потоков контрреволюции, как тогда выражались большевики. Судите сами.

Первый поток. Рабочие восстания от Лобвы, Верхотурья и Надеждинска на севере до Златоуста, Шадринска и Верхнеуральска на юге и от Тюмени и Камышлова на востоке до Перми, Верещагино, Оханска и Камбарки на западе. Восстаниями были охвачены Нижний Тагил, Невьянск, Ревда, Шайтанск (Первоуральск); несколько раз вспыхивал Екатеринбург и его окрестности ВИЗ, Березовский. Это без восстания в Ижевске и Воткинске, о котором речь пойдет ниже.

Второй поток. Крестьянская война по всему краю - от выступлений в масштабах одного села (восстания в Пыскоре, Косьве, Сеныге) до движений, охвативших целые регионы; так, сплошное море повстанческого движения залило территорию современных Пермской, Челябинской, Курганской областей, юго-запада, востока и севера Свердловской области, Башкирии, Удмуртии, прилегающих районов Татарстана, Марий Эл и Кировской области.

Поток третий. Казачье сопротивление в местах традиционного расселения уральского и оренбургского казачества: к осени 1919 года в руках большевиков оставались лишь изолированные пункты (Орск, Актюбинск).

Поток четвертый. Национальные движения в местах проживания татар, башкир, удмуртов, марийцев и других нерусских народов: в Башкирии - под руководством национального правительства (Ксе-Курултай) и под лозунгами национального возрождения.

Пятый. Дезертирство красных частей, не желавших воевать с собственным народом (Степановское восстание в Вятском краю, переходы питерских рабочих отрядов на сторону ижевских повстанцев).

Шестой. Победоносное наступление чехословаков и сибирских белогвардейцев. Такого смешения разных потоков антикоммунистического сопротивления мы вряд ли где еще найдем в России в 1918 году.

И тут мы подходим к нескольким ошеломляющим выводам, которые с неизбежностью следуют из знакомства с документами.

Во-первых, Урал был фактически освобожден повстанческим движением еще до прихода белых. Последним приходилось только выбивать красных из крупных центров (Екатеринбург, Пермь) и очищать от них Транссибирскую магистраль.

Во-вторых, если оставить в покое казаков и башкирские национальные части (армию Уфимского правительства и "мюридов"-моджахедов ишана Курбангалиева), то можно говорить об едином рабоче-крестьянском национальном повстанческом движении, ибо отряды рабочих, крестьян и национальные формирования действовали сообща и нередко под общим руководством. Это весьма ярко отражено в большевистских документах, где зачастую имеет место путаница в определениях, кто такие мятежники несознательные рабочие, кулаки (читай: крестьяне) или буржуи (то есть белые). Такая картина, в частности, - в документации красных по восстаниям в Березовском, Верхотурье, Лобве, Златоусте, Ирбите. Я уже не говорю о пропагандистских определениях типа черносотенные и меньшевистские банды и то, и другое без иронии. Или вполне серьезно об усольских и соликамских повстанцах как о наемниках англичан из Архангельска! На что не пойдешь, чтобы доказать, что против тебя всего лишь наймиты мировой буржуазии (именно так!), а не народная антикоммунистическая революция.