Юрий Воробьевский - Шаг змеи

— А какое значение?

— Число Зверя…

А.И. Хвыля-Олинтер оказался прав и в отношении татуировок, и в отношении неготовности к таким делам работников милиции, следствия и прокуратуры. Содержание ритуала жертвоприношения Галина Леонидовна Жилинская впервые узнала от З. и его товарищей. Признания подростков вызвали у коллег прокурора, насмотревшихся на всякие преступления, шок. Постепенно к «инквизиторам из Северо-Задонска», как уже назвала прокурора и следователя либеральная пресса, начало приходить понимание того, с какими силами им пришлось столкнуться. Вскоре после начала расследования Галина Леонидовна, до этого далекая от веры, пошла в церковь. Теперь на ней нательный крест.

И все же не оставляет недоуменная мысль: могло ли произойти все это на самом деле? Уж больно благообразна Зинаида Петровна. Никогда не скажешь, что ведьма. На Страстную пятницу, когда произошло первое убийство, говорит, куличики пекла. Правда, обнаружили в ее иконке пять похоронных крестов. Конечно, странно это… С другой стороны, раньше во многих городках и деревеньках священника десятилетиями не видели, где ж людям было научиться православию?! Так и завелись странные суеверия. От безграмотности это, говорят защитники подсудимых.

Вот и молитовки, акафисты в доме у старушки оказались. Переписанные от руки в те времена, когда молитвословы не продавались.

Правда, известно также, что колдуны сначала читают «Отче наш», потом 50-й псалом, потом — из других псалмов (в зависимости от времени суток) и уже после этого, как бы заручившись защитой, вызывают беса. А не вызывать его уже не могут. Как только они снижают свою злую активность, то получают удары сами. Без предупреждения.

Незадолго до смерти одна такая колдунья, «тетя Люба», рассказывала, как начала она привораживать жениха, а закончилось все страшно… «Я обязана была ссориться или ссорить, оговаривать или наводить смуту. Если я это не сделаю, они меня душат (удушье такое, как астма). Я ползу в храм и там стараюсь всех, кто слаб верою, отвергнуть от веры и поколебать. За что бесы дарили мне легкость, радость и покой… Я облазала все горы, степи, но от меня нечистая сила все больше требовала «работы». Клеветала на хороших людей, предупреждала всех, к кому они обращались: «Да дурочка», «Да врет» и т. д., и многие с недоверием относились к ним…

Храм для меня был единственным местом спасения. Уже давно умер мой супруг, один сын по тюрьмам, другой пристрастился к наркотикам. Враг их метил своею «меткою», а я не имела сил покаяться. Читала Псалтирь, знала молитвы. Как не знать? Ведь мы добровольно впускаем бесов в наши тела, и я их получила при первом же колдовстве в страсти и похоти. Так и все, кто общается с такими, как я, начинают странно заболевать. Думают: грипп подхватили. Да подхватили общение с такой, как я, и болеют!»

«А как же вы причащаетесь, исповедуетесь?» Но ответа не последовало. Тетя Люба ушла рыдающая, ослабевшая, и только тающий ее голосок донесся до нас: «И так много узнали…» На следующий день мы от них съехали. А через неделю прибежал сын: «Мама повесилась» [178].

…Помните еще одну странность в нелюдимом домике? В одной из молитовок хозяйка обращается к святым угодникам Божьим и к какой-то «Ночейской матери божьей Ульяне».

Ульяной зовут единственную подругу Кузиной.

«Странная эта бабушка, — говорит сотрудник Донской милиции и как-то зябко передергивает плечами. — Я ее однажды вез на заседание суда. Она сидела сзади, и вдруг что-то заставило меня обернуться. Неожиданно столкнулся с ее широко раскрытыми, как бы остекленевшими глазами. Мне стало жутко. Я пробормотал: «Вам что, плохо, бабуля?» А она: «Нет-нет, ничего». И глаза спрятала. Потом в зал суда пришла. Точно так же на Кузину уставилась. Смотрела молча секунд тридцать — не меньше, потом снова голову опустила и так просидела все время».

Г. Л. Жилинская: «Жилище бабушки Ульяны произвело на нас странное впечатление. Горка сушеных мух на бумажке. Какие-то травки в тазу {74}. По стенам почему-то развешено огромное количество ножниц разного калибра. Пусть меня извинят за сравнение, но что-то, похожее на избушку Бабы-яги. Хотя в красном иглу — иконки. Одна, правда, какая-то странная. Подошли поближе — обгорелая с краев. Тут же записочка: «Положить со мною в гроб».

Что ж, побываем в гостях у Ульяны и мы.

…Из-за высокого бурьяна навстречу нам показалось согбенное, как бы сложенное пополам, существо. Древняя, почти что начисто лишенная волос старушка. Я почему-то обращаю внимание на странную форму ее уха — оно заострено кверху. Ловлю на себе брошенный искоса колкий, живой взгляд. Неожиданно высоким, совсем не старческим голосом она спрашивает: «Что, и меня судить будете?»

«Не будем, бабушка. В хату-то пригласите?»

«Что ж, пойдем».

Много лет назад приехала Ульяна в Северо-Задонск откуда-то с Полтавщины. Родные давно умерли. Только и общения — Кузина да еще одна соседняя бабушка (она тут же, откуда ни возьмись, появилась в доме и бросила на нас строгий взгляд темных-претемных глаз.)

А меж тем бабушка Ульяна говорит: «Вся жизнь моя — молитва. С утра молюсь пару часов и днем, и вечером. Иногда и Зинаида Петровна приходила. Постоит, послушает, но недолго. Дел у нее всегда много было… А чем она занималась — как говорят, того я не знала».

«Бабушка, а что ж у вас иконка обгорелая?»

«Да вот свечка упала и загорелась. Недоглядела я».

Бросается в глаза лежащая на столе еще одна иконка — и тоже с дефектом. Она застеклена, а стекло разбито.

«Уронила я», — начинает было бабушка Ульяна, но ее черноглазая соседка быстро перебивает: «Это я принесла, починить надо».

Это раньше язычники вопили, чтобы докричаться до своих «богов». После прихода Спасителя они таятся. Перешли на шепоток. Шу-шу… Этнографы говорят об «изначальном песенно-речитативном исполнении заклинаний с последующей трансформацией их произнесения в шепотно-наговорную форму»… [143]. Но шепотки эти, кажется, раздаются все чаще.

Факты ритуальных жертвоприношений в Северо-Задонске убедительно доказаны следствием. Однако у некоторых все равно остается недоумение: как могла Зинаида Петровна, дружившая с богомольной старушкой Ульяной, заниматься каким-то там сатанизмом?! И если бы Кузина была ведьмой, ее от икон и молитв корежило бы так, как корежит в храме бесноватых. Да, все это просто в голове не укладывается…

Тут мы вступаем в сферу, которая сплетена из очень тонких нюансов, полунамеков, едва уловимых духовных движений. Mipcкому человеку здесь рискованно выносить какие-либо суждения. Однако, перекрестясь, попробуем. Уж очень важен и почти не исследован тот феномен, о котором пойдет речь. И который, возможно, имеет к нашей истории самое прямое отношение.