Гровер Ферр - Оболганный сталинизм. Клевета XX съезда

Показания Крестинского, Розенгольца, Гринько, Постникова, Антипова, Жукова и других «весьма противоречивы и неконкретны и поэтому не могут быть признаны доказательством виновности Рудзутака».

Несколько слов мы должны сказать об используемых здесь риторических приёмах:

Отречение от показаний не означает ни их правдивости, ни лживости. В каждом из таких случаев мы просто не знаем, какое именно из двух утверждений не соответствует истине.

Не знаем мы и того, отказался ли Рудзутак от всех своих показаний или только от некоторых. В настоящее время известно лишь, что во многих случаях – таких, как дело генерал-лейтенанта ВВС П. В. Рычагова или наркома внутренних дел Г. Г. Ягоды, – обвиняемые подтверждали свою причастность к заговору, но категорически отрицали виновность в шпионаже в пользу Германии [627].

Чубарь, Кнорин и другие репрессированные были «реабилитированы», что означает отмену их приговоров по процессуальным причинам. но это не то же самое , что признание их абсолютной «невиновности».

Предполагается, что показания подследственных «противоречат» друг другу. Однако ошибочно было бы считать их совершенно бездоказательными. Наоборот: идентичные или слишком похожие друг на друга признания как раз и будут очень подозрительны. Нет оснований для отбрасывания таких показаний только на основе «противоречий», – по крайней мере без дополнительного изучения причин их появления.

Рудзутак упомянут в показаниях Гринько, Розенгольца и много раз назван Крестинским во время «бухаринского» процесса в марте 1938 года. Реабилитационные материалы просто игнорируют эти свидетельства.

Между тем имя Розенгольца как заговорщика фигурирует в недавно опубликованных признаниях Ежова и его родственника и соратника А. М. Тамарина. Что, скорее, свидетельствует не о невиновности, а о доверии к изобличающим Рудзутака показаниям Розенгольца.

Рудзутак назван и в признаниях Рухимовича от 8 февраля 1938 года [628]. Нет сомнений, что Ежов и его подручные фабриковали ложные показания и с помощью пыток принуждали подследственных подписывать их, что подтверждается в покаянном заявлении Фриновского на имя Берии. Один из очевидцев подтверждает, что Рухимович подвергался избиениям, но не ежовскими следователями, многие из которых были осуждены за фальсификацию уголовных дел [629]. Тем не менее само по себе применение на допросах физического насилия не означает, что полученные таким образом показания следует считать ложными или правдивыми.

Реабилитационная справка на Ивана Кабакова отсутствует; его фамилию просто включили в список из 36 репрессированных высших партийных чиновников наряду с Эйхе и Евдокимовым, но без каких-либо попыток разобраться в выдвинутых против него обвинениях. В известных сегодня архивно-следственных материалах, которые, бесспорно, были доступны Хрущёву в 1956 году, довольно много свидетельств посвящено Кабакову [630].

На правотроцкистском («бухаринском») показательном процессе (март 1938) подсудимые Рыков и Зубарев назвали Кабакова среди сообщников по антиправительственному заговору. До сих пор никто не утверждал, что эти показания получены в результате угроз или физического насилия. но все они остались «незамеченными» как в отчёте комиссии Поспелова, так и в «закрытом докладе» Хрущёва. Американский горный инженер Джон Литтлпейдж выразил твёрдое убеждение, что Кабаков был одним из организаторов саботажа в уральском регионе.

Роберт Эйхе – первый, кто в хрущёвском докладе был назван среди невинных жертв сталинского произвола. Его дело рассматривается последним, потому что оно ещё более показательно, чем все остальные [631].

Как в случае с другими упомянутыми в речи Хрущёва лицами, ни советские, ни российские власти не рискнули допустить исследователей к архивным материалам предварительного и судебного производства по делу Эйхе, но и без них ясно: действуя заодно с НКВД, Эйхе был причастен к проведению крупномасштабных необоснованных репрессий. Вероятнее всего, вынесение смертного приговора напрямую связано с совершением таких злодеяний. Тот факт, что Эйхе участвовал в репрессиях рука об руку с Ежовым, заставляет любого исследователя задаться вопросом: а не носили ли их связи заговорщический характер? Хотя мы по-прежнему не располагаем доказательствами для окончательных выводов.

В самом конце фрагмента «закрытого доклада», посвящённого Эйхе, Хрущёв говорит:

«В настоящее время бесспорно установлено, что дело Эйхе было сфальсифицировано, и он посмертно реабилитирован» [632].

Данное утверждение ложно. С речью на закрытом заседании XX съезда КПСС Хрущёв выступил 25 февраля 1956 года, тогда как решение о реабилитации Эйхе, по имеющимся источникам, состоялось только в марте. Но только этим все несообразности не исчерпываются: хотя Эйхе, как никому, уделено в хрущёвском докладе места больше, чем любому другому репрессированному партруководителю, отдельной и специально посвящённой ему реабилитационной справки нет. 2 марта 1956 года Эйхе списочным порядком был представлен к реабилитации вместе с 35 другими репрессированными членами и кандидатами в члены ЦК ВКП(б). Документ представляет собой обыкновенный список, в котором совершенно отсутствуют подробности, касающихся того или иного лица [633].

Наибольший по объёму и независимый от других частей фрагмент «закрытого доклада» об Эйхе представляет собой пространную цитату из его заявления на имя Сталина от 27 октября 1939 года. Несомненно, это одна из наиболее заряженных эмоционально частей всего хрущёвского выступления: Эйхе страстно настаивает на своей невиновности и в подробностях описывает физические истязания, какие ему довелось испытать, когда от него домогались признаний в преступлениях, которые он никогда не совершал. В письме Эйхе неоднократно пишет о своей преданности партии и лично Сталину.

Впечатление такое, что кристально чистый коммунист идёт на смерть из-за сфабрикованных против него обвинений. Заявление поистине убийственное! Но поскольку послание полностью было опубликовано в 2002 году, можно теперь легко удостовериться: из-за существенных купюр документ подвергся существенным искажениям.

Отрывок из «письма Эйхе Сталину» от 27 октября 1939 года из доклада Поспелова не во всём совпадает с тем, что Хрущёв процитировал в своём «закрытом» съездовском выступлении. В обоих случаях речь идёт о значительных пропусках из того, что предположительно следует считать полным текстом документа. Слово «предположительно» здесь употреблено из-за оговорки публикаторов, указывающих, что само письмо воспроизведено ими по копии.