Джекоб Коннер - Иисус. Тайна рождения Сына Человеческого (сборник)

В течение всего служения Христа Он находил множество случаев отозваться похвально о галилеянах в отличие от их еврейских соседей и иногда в ущерб последним. Было очищено десять прокаженных, и лишь один вернулся, чтобы поблагодарить, и тот был самарянином. «Множество вдов было в Израиле во дни Илии, но ни к одной из них не был послан Илия, кроме как в Сарепту, город в Сидоне, к женщине, которая была вдовой». И «множество прокаженных было в Израиле во дни Илии, пророка, и никто из них не был очищен, кроме Наама, сирийца». Затем были предсказания о наступлении великой скорби в Вифсаиде, Хоразине и Капернауме – все города галилейские, – но бесчувственности или безразличия к Его учению, как в финикийских городах Тире и Сидоне, здесь не было. И города эти были пощажены из-за нееврея, благочестивого самарянина, которого больше всего не любили евреи и которому не доверяли, но именно он стремился к религиозным и этическим идеалам, в то время как еврейский священник и левит проходили мимо (Лк. 10: 30–35, притча о самарянине). При виде этого яркого примера различий между новым откровением через Христа и устаревающим фоном иудаизма нельзя не понять, что христианство пришло не от иудаизма, а вопреки ему.

Когда требуется предлог для нечестивого суда, обоснованность обвинения не имеет значения. Главное в неправедном суде – та легкость, с которой фальшивое обвинение может быть вынесено. В данном случае оно было основано на мессианстве. Через некоторое время Христа привели к Пилату, римскому правителю Иудеи, по сфабрикованному обвинению, по которому Он якобы был одним из еврейских лжемессий. На современном языке это бы называлось «грубой подтасовкой фактов», так как Христос имел не большее отношение к еврейской политике, чем к еврейской религии. Но талмудистские «фарисеи, книжники и лицемеры» уже настолько потеряли свое лицо перед обществом, что их оскорбленное достоинство не могло этого выносить. Лютая обида была бы естественной в подобном случае у любого народа. Насколько же сильнее она была у евреев, которые привыкли всегда быть «правыми», так как были «избранными»! Может ли когда-нибудь еврей признать свою неправоту? Разве это позволит его религия?

Кроме того, эти люди уже некоторое время чувствовали себя оскорбленными Его упреками и планировали освободиться от Него. Наконец, с помощью предательства они захватили Его, так как Он и не пытался бежать. Теперь, когда Христос был в их руках, проблема состояла в том, чтобы заставить римлян принять их сторону, так как у них не было законного права налагать максимальное наказание, на которое они решились еще прежде, чем появилась видимость суда. Более того, они желали переложить вину за вынесение смертного приговора на римлян, чтобы дискредитировать их правление среди последователей Христа и избежать недовольства самим поступком. Они могли найти в Талмуде множество подтверждений правомочности совершения ужасающих пыток, казни над Ним, нарушителем Субботы; но иудеи давно научились заставлять других выполнять за них дьявольские дела. В наше время, когда евреи являются судьями и адвокатами, также нет ничего необычного в том, что невиновный «к злодеям причтен»: ведь им позволяется нарушать законы, которые они обязаны блюсти. Еврейское чувство справедливости так же первобытно, как у дикарей: они приговаривают обвиняемых без суда и весомых свидетельств, со страстностью вместо рассудительности. Пилат уже навлек на себя враждебность евреев самым неподходящим образом; и пребывал в миролюбивом настроении по отношению к ним. Ему очень хотелось ублажить их, и евреи это хорошо знали, когда говорили ему: «Ты не друг Цезаря (будто они беспокоились о Цезаре! – Авт. ), если отпустишь этого человека». В этом, конечно, звучала скрытая угроза, которая не ускользнула от Пилата, ибо он не хотел рисковать неудовольствием императора. Без сомнения, он слышал о мессианской традиции – если это его беспокоило настолько, чтобы помнить об этом, – но он слышал, что Христа называли «Царем Иудейским», и это, без сомнения, его интересовало. Итак, «Пилат спросил Его: „Ты Царь Иудейский?“» Это была снова та старая ложь, которая исходила из другого источника и с которой простой народ связывал Его в течение всего Его служения. На прямой вопрос Пилата Христос отвечал, без сомнения, с неохотой: «Ты сказал» (по-гречески su legeis )и как следствие – «Мне нечего сказать».

Следует обратить внимание на перевод в авторизованной версии Нового Завета. В том переводе «Ты говоришь это» слово «это» добавлено, и его нет в оригинале греческого текста. Глагол может быть использован или как переходный, или как непереходный, и имеет больше смысла выбрать последний вариант, особенно когда не упоминается прямое дополнение. Если бы «это» было в тексте, оно, по-видимому, означало бы, что Христос выразил притязание на то, чтобы быть Царем Иудейским, и Его ответ предполагал бы, что Пилат соглашался с этим. Если бы это было так, Пилат был бы оправдан за причисление Его к бунтовщикам, выступающим против римских властей, на основании Его признания. В этом случае Пилат немедленно приговорил бы Его к смерти. Но, напротив, он сообщил евреям: «Я не нахожу никакой вины в этом человеке» (Лк. 23: 4). Таким образом, логика событий, как и литературная передача слов, требуют адекватного перевода, а именно «Ты говоришь», и как следствие – «Мне нечего сказать». Это был ответ покорности судьбе. Еврейская толпа вместе с Синедрионом уже приговорили Его к смерти, а ускользнуть от римлян означало бы, возможно, как описано в Талмуде, еще худшие страдания в руках еврейской толпы.

Итак, суд Пилата был всего лишь формальностью. «Суд Линча» в лице верховного духовного лица уже приговорил Христа к смерти, и он потребовал от сопротивляющегося шерифа в лице Пилата, чтобы Христос был казнен законным образом. «Они боялись народа», – сообщают нам и имеют на то серьезные основания, так как среди толпы было много последователей Христа. Кроме того, если бы возникло народное неодобрение среди масс, это могло еще больше смутить римлян остерегающихся обвинений в этом деле. Пилат колебался, старался уклониться от принятия решения, предлагая взамен настоящего преступника. Но первосвященник не соглашался: очевидно, в глазах народа преступник в качестве жертвы не был равноценной заменой, так как Каиафа, как говорится в Евангелиии от Иоанна, заявил, что «было бы целесообразно, чтобы один человек умирал за народ». Означает ли это, таким образом, «ритуальное убийство», в практике которого евреев обвиняют до сегодняшнего дня? Выглядит это именно так.

Люди, имеющие дурные намерения, приходят в особую ярость, когда слышат упреки, касающиеся праведной жизни. Формальная праведность, возведенная в ранг обязательного закона, была единственным ее проявлением, которое знали эти сатанисты синедриона. Их оскорбленное достоинство не могло вынести упреков со стороны незапятнанной жизни, которая, по контрасту с их собственной жизнью, обнажала их лицемерие. Отсюда их неоднократные отчаянные усилия, предпринимаемые с целью «подставить» Его. И после многих неудач они отыскали пару клятвопреступников, давших такие показания, которые были нужны Каиафе. Лучший ответ на клевету – молчание. И Христос сохранял молчание до тех пор, как сообщает нам Евангелие от Матфея (26: 63), пока Каиафа не сказал Ему: «Заклинаю Тебя Богом Живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?» (Мф. 26: 63). Тогда Христос точно и спокойно ответил, хотя и осознавал, что, поступая так, Он обрекал себя на смерть. Потому что местная верховная власть требовала, чтобы Он признался, и Он не мог избежать вопроса, даже если бы хотел. До тех пор, пока, как у Пилата, допрос касался политики, Он мог молчать. Но он не мог промолчать в ответ на вопрос, заданный Каиафой, этого убийцы в душе. Если бы, как это и произошло, Он не встретил этот вопрос мужественно и честно, ожидая после этого верной смерти, Он не сказал бы на Кресте несколькими часами позже «Свершилось». Он не объявил Себя мессией, чего ждали евреи, и таковым Он действительно не был. И Каиафа не спросил Его, был ли Он еврейским мессией. Было бы глупо, не ведая о Его духовной миссии, спрашивать этого Учителя, этого Целителя, лечившего больных, хромых, слепых, прокаженных, был ли Он прославленным военачальником, которого ждали евреи для того, чтобы разгромить завоевателей-римлян. Каиафа сформулировал свой вопрос достаточно хорошо, зная прямоту Христа, он провоцировал Его на определенный ответ. И он его получил: «Ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» (Мф. 26: 64). Тогда после лицемерного изображения оскорбленной святости первосвященник умышленно извращает этот вопрос, превращая его в политическое обвинение, которое и представляет Пилату. Каиафа – идеальный пример талмудиста-еврея. И все же Пилат выходит из положения и пытается перенести груз решения на правителя Галилеи, Ирода, который как раз находился в то время в Иерусалиме. Но Ирода не так легко было поймать подобным образом, так как, хотя обвиняемый был галилеянином, обвинение было в юрисдикции иерусалимских властей. Поэтому Пилат, несмотря на все свои колебания, на свое открытое заявление: «На Нем нет вины», на мольбы жены: «Не делай ничего Праведнику Тому» (Лк. 27: 19), Пилат, слабый и нерешительный, капитулировал перед еврейской толпой, возглавляемой синедрионом и первосвященником, подобно тому, как шериф, объявивший о невиновности заключенного, освобождает его, чтобы его казнили не законно, но будто бы по закону.