Михаил Долбилов - Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II

В бессоновском дискурсе о «еврейском вопросе» явственно проступают черты мегаломании [1660]. Ему хотелось выставить себя застрельщиком борьбы с новой, доселе не распознанной угрозой на западных окраинах империи. Евреи в его изображении создают опасность, для противодействия которой требуются куда более тонкие, интеллигентные методы, чем примененные и применяемые против поляков. В действительности Бессонов не был бесспорным пионером темы, которую он с таким надрывом разрабатывал в серии посланий Аксакову, с явным расчетом на резонанс. Так, в «Московских ведомостях» М.Н. Каткова именно в феврале 1865 года, когда Бессонов вступил в должность директора раввинского училища, появилась передовица, где подчеркивалась важность усвоения евреями русского языка вместо немецкого. Катков не пугал читателей кошмаром нового сепаратизма, но тем не менее ясно давал понять масштабность проблемы [1661].

Задачей Бессонова было доказать, что его положение местного руководителя еврейского образования, тесные контакты с еврейской интеллигенцией делают его идеальным экспертом по этой проблеме. Аксаков являлся не единственным адресатом его взываний. Всего через месяц с небольшим после приезда Бессонова в Вильну, в апреле 1865-го, М.Н. Муравьев получил отставку с должности генерал-губернатора, довольно неожиданно для него самого и его подчиненных (см. гл. 5 наст. изд.). Однако Бессонов успел встретиться с ним специально для беседы о еврейских делах. Если верить чуть более позднему рассказу Бессонова в письме Аксакову, он попытался представить усмирителю польского «мятежа» факты неудержимого разрастания «еврейского царства» и вроде бы имел успех [1662]. Факт личной беседы с Муравьевым подтверждается и письмом, с которым Бессонов обратился к тому 5 июня 1865 года, прося еще сохранявшего влияние отставного сановника содействовать ознакомлению властей с его, Бессонова, новыми предложениями [1663]. В письме утверждалось, что распоряжения Муравьева об усилении полицейского контроля над посещаемостью народных школ, обуздании «произвола в частных еврейских воспитательных заведениях» и предоставлении Бессонову права надзора за выходившей в Вильне еврейской (на древнееврейском языке с русским приложением) газетой «Га-Кармель» остаются без исполнения: «Отъезд Вашего Сиятельства… оставил край накануне замыслов о преобразовании еврейства, которые конечно были бы приведены в исполнение с свойственною Вам неотвратимою энергиею» [1664].

Вскоре после ухода Муравьева с должности Бессонов заявил о своих тревогах помощнику генерал-губернатора А.Л. Потапову. Потапов ожидал тогда своего назначения генерал-губернатором и готовил программную записку об управлении Северо-Западным краем, в которой прежняя политика подвергалась серьезной критике. В свою записку, представленную министру внутренних дел 19 мая 1865 года, Потапов включил целый раздел по «еврейскому вопросу» [1665]. Именно Бессонову Потапов был обязан разработкой этой темы. Бессонов сообщал Аксакову в начале июня 1865 года, что помощник генерал-губернатора «читал письма, к Вам посланные… В три дня я ему набросал посылаемое Вам теперь, благодарность его, кажется, была искренняя».

Как видно из цитаты, самому Аксакову эти материалы также были отосланы. «Вы поймете важность бумаг, Вам посылаемых… Это сотая доля из того, что я записал и написал по разным случаям, двухсотая того, что имею под рукою, тысячная того, что узнал и знаю», – внушал ему Бессонов. Речь, вероятно, шла не только об аналитической записке, уже прочитанной Потаповым, но и о копиях некоторых распоряжений и циркуляров виленских властей касательно еврейского образования. Копию записки получил от Бессонова и Ф.И. Тютчев. Через двух этих адресатов (а также, возможно, и Муравьева) Бессонов надеялся дотянуться и до М.Н. Каткова, на содействие которого очень рассчитывал, но к которому не мог обратиться напрямую из-за соперничества между аксаковским «Днем» и «Московскими ведомостями». Не желая искать контактов с Катковым через голову Аксакова, Бессонов побуждал признанного лидера славянофильской публицистики принять на себя инициативу сближения: «Вас разделяет с Катковым пропасть: знаю, и не посылаю ему. Но знаю, что слово его очень веско, особенно для Петербурга. Предоставляю Вам устроить отношение моего дела к нему…» [1666]. «Еврейский вопрос» должен был стать мостиком через «пропасть» между двумя направлениями московской националистической журналистики [1667]. Наконец, согласно позднейшему мемуарному свидетельству Бессонова, при составлении одной записки он с пользой для дела консультировался с соратником по славянофильскому кружку В.А. Черкасским, проводившим под эгидой Н.А. Милютина гражданские реформы в Царстве Польском, объектом которых являлось и тамошнее еврейское народонаселение [1668].

Итак, Бессонов стучался разом в несколько дверей, чтобы не просто распространить свое мнение, но и поставить его в повестку дня правительственных дискуссий. К его разочарованию, потенциальные патроны в администрации и пишущей элите оказались не готовы обсуждать полученные предложения в терминах ни много ни мало «преобразования еврейства», и в течение года, минувшего после рассылки упомянутых материалов, Бессонов не раз жаловался на отсутствие откликов, которых с нетерпением ждал [1669]. В марте 1866 года, уже незадолго до своего отъезда из Вильны, он в письме еще одному московскому знакомцу, П.И. Бартеневу, спросив об Аксакове, попутно сообщал любопытные сведения: «Послал я ему кучу бумаг по еврейскому вопросу: канули без следа. Нельзя ли их достать и пустить в дело, хоть бы в издании Погодина: разумеется, с введением Ив[ана] Серг[еевича] или твоим, иначе, я боюсь, Погодин ляпнет целиком, и мне тогда придется отсюда бежать от евреев. А они так со мною хороши, что носят на руках: К.П. Кауфман в шутку зовет меня еврейским северо-западным раввином» [1670].

Однако по части специальных мер в Вильне относительно еврейского образования Бессонову грех было роптать на недостаток внимания к своей экспертизе. Прозвище «северо-западный раввин» – шуточное лишь отчасти. Явное расположение к Бессонову молодых педагогов, активистов введения русского языка в еврейские школы, до поры до времени побуждало местную администрацию, включая попечителя округа Корнилова, ценить его. Он действительно быстро завоевал симпатию к себе со стороны маскилов русофильской ориентации. Один из них, М. Плунгянский, писал чуть позднее в «Виленском вестнике», что «Бессонов пользуется такою же популярностью между здешними евреями, как и Пирогов», – оба сумели преодолеть силу «ходячих мнений» о евреях. По его словам, многие из образованных евреев были частыми гостями в доме Бессонова в Вильне, «где впервые завязывалось нечто вроде дружбы между христианами и евреями» [1671].