Михаил Долбилов - Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II

В то же время Постельс не отрицал заслуг казенных училищ в распространении среди еврейского юношества знания русского языка, в подготовке учащихся к поступлению в учебные заведения следующей ступени – раввинские училища, общеобразовательные гимназии и уездные училища. Он отмечал, что делать вывод о бесповоротном провале училищ пока рано, ибо в общие начальные учебные заведения, такие как приходские училища, масса еврейского населения посылает детей еще неохотнее [1634]. Словом, казенные еврейские училища следовало не упразднять, а преобразовывать.

Преобразованию предпосылалось разделение местностей с еврейским населением на ту зону, где «фанатизм еще сильно господствует», и ту, где «еврейское население более свободно от предубеждений против училищ». «Для искоренения у евреев-фанатиков всякой мысли о посягательстве на их религию» в первой зоне следовало вовсе исключить из программы еврейские предметы и немецкий язык, «которым фанатики пренебрегают», а преподавать русский язык, арифметику и чистописание. В местностях второй зоны надлежало изъять из программы – как это уже сделало управление ВУО в Ковно – Хае-Адам, сочинения Маймонида и молитвы, удержав Библию и древнееврейский язык. Высвободившиеся уроки отводились на общие предметы, включая новые – географию и начала естествознания. Училища и той и другой категории оставались двухклассными [1635].

Указывая на те или иные недостатки в системе еврейских училищ, Постельс не сделал ни одного критического замечания по адресу руководителей учебного дела в Северо-Западном крае. Он одобрил кампанию по учреждению народных школ, ссылаясь на нее в подтверждение своего тезиса о минимизации религиозного обучения евреев. И тем не менее отчет не во всем совпадал с виленской концепцией русификации посредством образования. Если Постельс допускал сохранение кое-какого религиозного элемента в программе училищ Одессы, Херсона, Керчи, Курляндской губернии – т. е. местностей с меньшей долей ортодоксов в еврействе [1636], – то виленские русификаторы приостановились с упразднением религиозных предметов как раз в Ковно и Минске, где влияние традиционалистов было весьма значительным. Мысль Постельса о том, что «фанатизм» не искоренить прямым воздействием на религиозность населения, явно не нашла у деятелей ВУО поддержки.

Между ВУО и Постельсом имелось расхождение и более общего характера. Хотя Постельс посетил западные губернии сразу после подавления Январского восстания, в его отчете не чувствуется того русификаторского пыла, который отличал ведущих бюрократов ВУО. Он вел речь не столько о языковой аккультурации евреев, сколько о втягивании их в цивилизационное поле России в ее качестве европейского государства. Но особенно спорным с точки зрения ВУО было предложение Постельса касательно раввинских училищ. Отозвавшись с похвалой и о Виленском, и о Житомирском училищах, подчеркнув прилежание и любознательность учеников, их «непринужденность и вежливость» в общении с наставниками (печать европеизации!), инспектор высказывался за дальнейшее приближение этих заведений к стандартам общего образования. Предлагалось ввести в программу латинский и французский языки, занятия по педагогике и дидактике. Что касается еврейских предметов, Постельс – несомненно, реагируя на уже наметившуюся тенденцию – предостерегал против перехода к обучению им исключительно на русском языке: «Хотя для наших евреев отечественным языком должен быть русский, но не менее того в раввинских училищах и немецкий язык должен считаться важным предметом учения, так как вся еврейская ученость сосредоточена в Германии…» [1637]. В 1865 году, когда отчет Постельса был опубликован, в ВУО господствовал совершенно иной взгляд на взаимосвязь немецкого языка и еврейской образованности. Переоценку прежнего языкового приоритета ускорила деятельность, которую развил на посту директора Виленского раввинского училища (даром что занимал его совсем недолго – с февраля до сентября 1865 года) Петр Алексеевич Бессонов. Самое время обратиться к этому сюжету.

Назначение в феврале 1865 года П.А. Бессонова директором раввинского училища вместо поляка К. Павловского явилось, в сущности, ответом виленских властей на ревизию Постельса. Бессонов, служивший до перевода в Вильну секретарем Московской синодальной типографии, был к тому времени довольно известным этнографом, специалистом по славянским народам [1638]. Его близкое знакомство с ведущими славянофилами, включая члена Учредительного комитета Царства Польского В.А. Черкасского (см. гл. 4 наст. изд.), заметное положение в кругу московской националистически настроенной интеллигенции служили для попечителя ВУО И.П. Корнилова внушительной рекомендацией.

Переговоры с Бессоновым о переходе в Вильну начались еще весной 1864 года, и с самого начала Корнилов прочил его на должность председателя Виленской археографической комиссии, требовавшую проведения исследовательской работы [1639]. Несколько позднее возник замысел поручить Бессонову и директорство одновременно в Виленской гимназии и раввинском училище. В начале февраля 1865 года Корнилов просил товарища министра народного просвещения И.Д. Делянова ускорить процедуру назначения своего протеже в раввинское училище:

Бессонов будет великолепным директором этого училища. Он явится в круг еврейских ученых с авторитетом неоспоримой учености. Это польстит еврейскому самолюбию. Еврейская молодежь еще более увлечется к изучению русских предметов, и партия так называемых русских евреев усилится, а это необходимо, чтобы поколебать изуверный, безобразный хасидизм, противящийся всякому успеху современного образования и деспотически удерживающий массы в суевериях Талмуда [1640].

Под прикрытием бессоновского «авторитета неоспоримой учености» введение обучения на русском языке в раввинском училище – вразрез с рекомендациями Постельса – было поставлено в повестку дня пунктом номер один. Для лучшего понимания тех новшеств, которые Бессонов немедленно принялся внедрять в училище, проанализируем чуть более ранний документ – журнал заседания педагогического совета училища от 30 ноября 1864 года, где председательствовал тогдашний директор Павловский. Предметом обсуждения стал переход на русский язык в преподавании иудейской Библии и истории еврейского народа. Хотя тон дискуссии был задан молодыми маскилами Ильей Шерешевским и Ашером Волем, тесно сотрудничавшими с администрацией, педагогический совет решился высказаться за замену немецкого русским лишь для второго предмета. В журнале отмечено, что ни один из немецкоязычных учебников истории еврейского народа, включая одобренные МНП, не годится по тем или иным причинам (уклон в философию, позитивизм, излишняя детальность изложения и др.) для курса раввинского училища. Независимо от качества учебников обучение на немецком как таковое признавалось несостоятельным: «Вступает ли он (выпускник училища. – М.Д. ) потом в университет, делается ли в качестве раввина проповедником какого-нибудь общества, интересуется ли он, как публицист, еврейским вопросом в нашем отечестве, словом, везде и всюду, где только может пригодиться ему история на практике, приходится говорить и писать по-русски. Германцы приготовили материалы, выставили образцы, но не поработили, не поглотили нас всецело» [1641].