Абрам Рейтблат - От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы

В наших рассуждениях может удивить отсутствие книги и ее читателя. Дело в том, что в описываемый период она не играла первостепенной роли в литературном процессе. Подавляющее большинство произведений первоначально публиковалось на страницах журналов и газет и лишь часть их выходила потом отдельными изданиями. В результате большинство читателей (кроме низовой аудитории) знакомились с литературными новинками на страницах периодики, а книги имели для них второстепенное значение.

Реформы 1860-х гг. (точнее – уже сам период их подготовки) резко активизировали чтение образованных и полуобразованных слоев. По словам Н.В. Шелгунова, «в шестидесятых годах точно чудом каким-то создался внезапно совсем новый, небывалый читатель с общественными чувствами, общественными мыслями и интересами, желавший думать об общественных делах, желавший научиться тому, что он хотел знать» 43. Во многом изменилось в эти годы само отношение к чтению. Если раньше книгу и журнал читатели из этих слоев использовали для развлечения и ухода от окружающей действительности, в лучшем случае – для осмысления происходящего, то теперь они ждали от книги помощи в выборе жизненного пути и инструкций в повседневной практике.

Место печатного слова в русском обществе конца 1850-х – начала 1860-х гг. наглядно иллюстрирует такой курьезный факт, что «гвардейские офицеры, ухаживавшие за <���…> балериною, привозили ей сочинения Белинского, которого тогда нельзя было не читать, или, по крайней мере, не иметь такого вида, как будто только что читал его» 44.

Среди «образованной» публики наиболее активными читателями были лица, затронутые происходящими в стране социальными преобразованиями, испытывающие сильные напряжения (из-за своего неполноправного места в социальной иерархии), но, как правило, не причастные к конкретной практической деятельности. Они регулярно читали толстые журналы, газеты, следили за литературными новинками и критическими откликами на них.

Можно выделить три основные читательские группы «образованной» публики: ученые и литераторы, учащаяся молодежь, помещики. Все они располагали сравнительно большим объемом свободного времени и широким доступом к печатным изданиям.

Для писателей, журналистов, ученых чтение всегда было важным условием их профессиональной деятельности, теперь же у них возникла потребность быть знакомыми с гораздо более широким кругом источников – для участия в политической и идеологической борьбе своего времени. Но это были люди с уже сформировавшимся мировоззрением, способные критически относиться к публикуемым статьям и художественным произведениям.

Больше всего читала во второй половине XIX в. молодежь (учащиеся университетов, гимназий и семинарий), что обусловливалось интенсивными поисками своего места в жизни 45. Они читали главным образом радикальные журналы («Современник» и «Русское слово», позднее «Отечественные записки» и «Дело»), причем наибольший интерес вызывали статьи Н.А. Добролюбова, H.Г. Чернышевского и Д.И. Писарева 46.

Значительное место в чтении учащихся в 1860-е гг. занимала эмигрантская литература, прежде всего – издания Герцена 47. В Петербургском университете, по воспоминаниям одного из студентов, «с жадным вниманием читали мы, собравшись в кружок у кого-либо из нас, издаваемые Герценом—Искандером в Лондоне “Колокол” и “Северную звезду”, обсуждая и комментируя по нашему разумению всякую статью этих журналов, восхищаясь как замечательной стилистикой и языком их автора-эмигранта, так и содержанием их, всегда одухотворенным горячим желанием свободы и прогрессивных реформ для России» 48. В Московском университете «в аудиториях открыто читали “Колокол”, “Полярную звезду”, “Будущность христианской религии” Фейербаха, “Материя и сила” Бюхнера и т.п. сочинения» 49.

В военных учебных заведениях классы «делились на герценистов и антигерценистов» 50, в Петербургском кадетском корпусе во время занятий читали с преподавателем «Колокол» и «Полярную звезду», книги эмигрантов И.Г. Головина и П.В. Долгорукова 51. Киевские гимназисты «засиживались над книгами Герцена “Былое и думы” и “С того берега”, которые доходили до нас в крайне истрепанном виде. “Колокол” тоже часто ходил по рукам и читался нарасхват» 52.

Позднее в чтении молодежи значительное место стала занимать нелегальная и запрещенная книга. Например, в период подъема народнического движения (1873) «занятия в вузах были заброшены, мы старались впитать в себя возможно большее количество знаний к весне, когда рассчитывали двинуться в народ для пропаганды. Читали “Анархию” Бакунина, журнал “Вперед”, сочинения Чернышевского, Худекова, Флеровского, Лаврова и др.» 53.

Активно читалась и обсуждалась молодежью философская (Л. Фейербах, Д. Штраус, М. Штирнер, Т. Карлейль, К. Фохт, Я. Молешот, Л. Бюхнер, О. Конт, Г. Спенсер) и социально-политическая литература (А. Токвиль «Демократия в Америке» и «Старый порядок», Р. Оуэн, К. Сен-Симон, Ш. Фурье, Г. Бокль). Значительное место в чтении принадлежало и естественно-научным изданиям (Ч. Дарвин, В. Лекки, Дж. Тиндаль, Т. Гексли и др.), но они интересовали читателей не чисто научным содержанием, а своим мировоззренческим аспектом, как проводники материалистического мировоззрения в противовес религиозному.

В книге искали аргументы в пользу уже сложившегося «реалистического» мировоззрения, основными чертами которого были материализм и атеизм в философии, радикализм в политике, «разумный эгоизм» в этике. Немногочисленные считавшиеся авторитетными книги воспринимались как источник доказанной наукой истины в последней инстанции. «Молодые люди входили в храм науки с уже создавшимся настроением и ожидали, что им будет дан в руки новый катехизис, основные догмы которого уже предначертаны. Их нужно было только оформить и подкрепить цитатами», «толпы людей молодых, а иногда и зрелых, для которых всемирные ученые были оракулами мудрости, могли весьма поверхностно читать “священные” книги, могли даже не читать их, а довольствоваться их пересказом; могли из прочитанного делать выводы весьма произвольные; могли от лица оракула говорить то, что ему и не приходило в голову; могли, наконец, кроме избранной книги, забросить все остальные, не хотеть знать ничего, что с этой книгой не согласуется <���…>» 54.

Много читала молодежь и современную художественную литературу. Этому в определенной степени способствовали радикальные перемены в преподавании словесности в начале 1860-х гг., в результате которых «расширился выбор произведений, подлежащих школьному изучению, в школу могла войти общественная современность с живой проблематикой текущей борьбы, литература могла явиться средством критического осмысления угнетательского общественного строя в его прошлом и настоящем, расширилась ученическая активность и сознательность в учебном процессе <���…> упрочились и вошли в жизнь требования осмысленности в усвоении учебного материала» 55. Однако утилитаристский подход к художественной литературе (во многом под влиянием Д.И. Писарева), ожидание от нее инструкций и поучений нередко приводили к тому, что написанным на высоком художественном уровне, сложным и неоднозначным произведениям И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого молодежь часто предпочитала дидактичные и одномерные, но выполненные в «прогрессивном» духе романы Н.Ф. Бажина и А.К. Шеллера-Михайлова.