Абрам Рейтблат - От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы

Для дворян, располагавших широким спектром возможностей социального продвижения, роль профессионального литератора в дореформенный период не была привлекательна. Для разночинцев, не говоря уже о представителях социальных низов, возможности и заработки, предоставляемые литературной профессией, были гораздо более желанными. По словам Н.В. Шелгунова, «заманчивость литературной деятельности, особенно у нас, где для свободных сил вообще мало выхода, где не существует экономического развития, нет ни достаточной промышленности, ни достаточного запроса на техников и специалистов, наконец, недостает и капиталов, – делает литературное занятие одним из средств весьма удобного, безбедного и даже приятного существования» 478. Показательно, что женщины, которые могли выбирать лишь среди очень узкого круга профессий, интенсивно пополняли ряды литераторов (в 1830 г. – 3,5%, в 1855 г. – 10,4%, в 1880 г. – 16,1%).

Приходу многих лиц в литературу способствовало повышение ее роли в обществе с конца 1850-х гг. В ситуации реформ правительством и различными общественными силами на печать возлагались важные и ответственные задачи прояснения целей и путей движения вперед, критики всего отжившего и мешающего прогрессу, просвещения населения. По свидетельству Шелгунова, писатель тогда в России «стал общественным учителем, воспитателем и пророком, открывающим горизонты будущего, указывавшим идеалы и цели стремлениям» 479.

Именно из идейных соображений в начале 1860-х гг. одни, завершив учебу, становятся профессиональными литераторами (П.Д. Боборыкин, Н.А. Добролюбов, Д.И. Писарев, М.А. Антонович), другие, представители старшего поколения, бросают государственную службу (А.Ф. Писемский, Н.В. Шелгунов, М.Е. Салтыков-Щедрин). Г.П. Данилевский в 1856 г. писал матери, обосновывая выбор жизненного пути: «..литератор выше всякого чиновника <���…> его поприще выше всякого другого!» 480Н.П. Баллин (тогда юрист, а впоследствии издатель и книгопродавец) в конце 1850-х гг. считал, что «лучшее счастье в жизни – это быть писателем» 481. За короткий срок появляется несколько сотен человек, живущих литературным трудом. Если в 1830 г. литературой зарабатывало себе на жизнь 5,1% авторов, а в 1855 г. – 8,9%, то в 1880 г. – 32,9% (соответственно с 1855 по 1880 г. доля литераторов-помещиков снижается с 17,9% до 3,9%, а чиновников – с 34,3% до 18,1%). Исходя из того, что и в 1880 г. лишь треть литераторов были профессионалами, может возникнуть впечатление, что литературу, как и прежде, делали дилетанты. Однако не нужно забывать, что непрофессиональные авторы, как правило, редко выступали в печати, а профессионалы являлись штатными сотрудниками редакций либо тесно сотрудничали с ними и в общем объеме публикаций их работы составляли большинство.

Профессионализацию писательского труда в 1860-е гг. часто связывают с приходом в литературу разночинцев. Действительно, в эти годы значительную роль играли выходцы из духовной среды – Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, М.А. Антонович, Ф.М. Решетников, Н.Г. Помяловский, Г. и Н. Успенские и др. Однако многие из них к 1880-м гг. либо умерли, либо так или иначе были «вытеснены» из литературы. Кроме того, в 1860—1870-х гг. в литературе существовала и довольно сильная дворянская «струя»: Вс.В. Крестовский, Е.Л. Марков, П.Д. Боборыкин, Е.А. Салиас и др. Проведенные подсчеты показывают, что доля дворян среди литераторов снизилась незначительно (70,7% в 1830 г., 73,1% в 1855 г. и 67,7% в 1880 г.). Более важным было изменение социального положения дворян, обусловленное разорением многих семейств после крестьянской реформы и сближением малообеспеченных слоев дворянства с разночинцами в образе жизни и нередко в мировоззрении. Связанное с этим новое отношение к литературному труду в самой дворянской среде было не менее важным для профессионализации литературы, чем рост числа разночинцев-литераторов.

Растет профессиональное самосознание литераторов (М.В. Авдеев на визитных карточках обозначал себя – «писатель» 482). Лишь аристократия и бюрократическая верхушка долгое время не хотели признавать самостоятельное значение литературной профессии. Когда в 1861 г. по поводу ареста М.Л. Михайлова от лица «сословия литераторов» была подана петиция министру народного просвещения Е.В. Путятину, тот писал в своем ответе: «…литераторов <���…> как особое сословие я не признаю» 483. Князь В.П. Мещерский вспоминал, что, решив в 1871 г. с целью защиты дворянских интересов основать газету «Гражданин», он «сознавал, что вступал на путь, который, по сложившимся о нем в верхах понятиям, считался чем-то неопрятным и к моему положению неподходящим. При дворе хотя слабее, чем прежде, но все же держалось предубеждение против всего, что пишет. <���…> В тоне, с которым государь спросил: “Ты идешь в писаки?” – я услыхал не только отсутствие чего-либо похожего на поощрение, но отголосок насмешливого пренебрежения, и во всяком случае полное признание ненужности того дела, с его точки зрения, на которое я решился посвятить мою жизнь» 484.

Однако в таких слоях, как разночинная интеллигенция, мелкое и среднее чиновничество и дворянство, литературный труд стал рассматриваться с конца 1850-х – начала 1860-х гг. как почетный и престижный.

Писатели предшествовавшего этапа, литераторы-дилетанты, не были ограничены (если не считать, конечно, цензурного контроля) в выборе тем своих произведений. Писали они главным образом беллетристику (романы, повести, стихи). Профессионализация литературы была тесно связана с ее журнализацией. Новые литераторы – это в основном журналисты, живущие на литературные доходы, тесно связанные с редакцией того или иного периодического издания. Они работали главным образом в документальных жанрах (очерк, сценка, статья, рецензия, компиляция).

С 1860-х гг. усилилось расслоение в литературной среде. Существовала группа высокооплачиваемых, обладавших широкой известностью и высоким престижем литераторов. Она состояла из писателей, имевших другие источники дохода и высокое общественное положение (Л.Н. Толстой, И.С. Тургенев, А.К. Толстой, И.А. Гончаров и др.) либо являвшихся издателями, редакторами, членами редколлегий журналов (Н.А. Некрасов, М.Е. Салтыков-Щедрин, Г.З. Елисеев, М.Н. Катков, А.С. Суворин, Г.Е. Благосветлов, Н.А. Добролюбов, Н.Г. Чернышевский, Д.И. Писарев и др.). В другую группу входили авторы, имевшие литературную известность, но не связанные прочно с какой-либо редакцией и постоянно испытывавшие материальные затруднения (Н.С. Лесков, Я.П. Полонский, А.А. Григорьев). Третью группу составлял так называемый литературный пролетариат. Определенная часть рекрутированных в литературу в 1860—1870-х гг., не обладая особым талантом, зарабатывала мало, часто переводами, компиляциями, рецензиями, книгами для народа и т.п. Однако эти люди, не имевшие высоких социальных претензий и ценившие профессию литератора за ее культурно-преобразовательные возможности, не уходили из литературы. Для них «литература была чем-то вроде святая святых. Люди менее разборчивые в нравственном отношении и менее привязанные к литературе, потерпев неудачу, скоро переходили на другие поприща и пристраивались в какие-нибудь места: шли в чиновники, поступали в банки, на железные дороги и т.п., а эти терпели массу лишений и все-таки оставались писателями» 485. В крайних формах подобное отношение к литературе приводило к появлению литературной богемы, возникшей уже в конце 1850-х – начале 1860-х гг. Ее составляли столичные репортеры и нравоописатели, авторы сценок и очерков обличительного характера, в обилии печатавшихся в юмористических журналах («Искра», «Будильник», «Развлечение») и низовых газетах («Петербургский листок», «Петербургская газета») 486. Подобная роль литератора-обличителя была достаточно престижна, отвечая духу времени, и на нее претендовали многие неудачники, не сумевшие пристроиться на службу и обладавшие достаточным культурным минимумом, чтобы писать очерковые заметки.